Я поспешила за ней и увидела сруб, изнутри весь почерневший от пламени.
Сруб не был большим, просто одна круглая стена. Крыша частично разрушена, и сквозь нее просматривалось небо.
— Что это? — спросила я.
— Сруб, — ответила она замогильным голосом. — Сгоревший сруб.
— Когда он сгорел?
— Не очень давно, — и добавила многозначительно. — Когда Нэйпир вернулся.
— Что же это должно было быть?
— Маленькая часовня в лесу… хорошенькая маленькая часовенка, в честь Бомона.
— Вы хотите сказать, памятник?
Ее глаза вспыхнули:
— Как вы проницательны, миссис Верлен. Конечно, памятник, памятник Бью. После убийства отец велел построить часовню, чтобы он мог приходить сюда… или мы… помолчать среди этих безмолвных лесов, думая о Бомоне. Она простояла здесь несколько лет, а потом…
— Сгорела, — продолжила я.
Мисс Стейси подошла ближе и прошептала: —
— Как она сгорела?
Ее глаза загорелись гневом:
— Случайно. Нет… не случайно, а по злому умыслу.
— Вы хотите сказать, что кто-то сделал это намеренно? Но почему? Для чего?
— Из ненависти к Бью. Потому что Бью был красив и добр. Вот почему.
— Вы полагаете, что?..
Я заколебалась, а она хитро сказала:
— Продолжайте, миссис Верлен. Я полагаю?..
— Что кто-то сделал это намеренно? Я не вижу, кому это могло понадобиться.
— Здесь есть очень многое, миссис Верлен, чего вы не видите. Я хочу предостеречь вас.
— Предостеречь?
Еще один клоунский понимающий кивок:
— Нэйпир сжег ее, когда вернулся, ведь мы любили приходить сюда и вспоминать о Бомоне, чего он не выносил. Тогда он избавился от нее… как избавился от Бомона.
— Как вы можете так уверенно говорить? — спросила я почти зло.
— Я хорошо помню. Однажды вечером… было уже темно. Я почувствовала у себя в комнате запах дыма. Я первая это обнаружила. Я вышла из дому и сначала не поняла, откуда идет запах. Потом увидела… бросилась бежать… и бежала, бежала к ельнику, а там… эта прекрасная часовня… а вокруг летают искры… Я созвала всех, но было уже поздно, пожар не удалось потушить. Теперь это сруб и ничего более.
— Наверное, здесь было очень мило, — сказала я.
— Да, замечательно. Здесь царил мир и покой. И мой дорогой Бью был здесь. Вот почему Нэйпир не смог этого перенести. Вот почему он ее сжег.
— Но ведь нет никаких доказательств, — начала я и остановилась, а затем торопливо добавила: — Я должна еще подготовиться к занятиям, так что, пожалуй, мне пора.
Она рассмеялась.
— Похоже, вы собираетесь оправдывать его. Я же говорила, вы еще встанете на его сторону.
Я сказала холодно:
— Не в моих правилах вставать на чью-либо сторону, мисс Стейси.
Она снова засмеялась и сказала:
— Да ведь нам часто приходится делать то, что не в наших правилах, не так ли? Вы вдова. Я в некотором роде тоже, — ее лицо неожиданно омрачилось и стало совсем старым. — Я понимаю… А он… ну, что ж, некоторых привлекает зло.
Я сказала резко:
— Решительно не понимаю вас, мисс Стэйси, и мне в самом деле нужно работать. Благодарю, что вы показали мне эти… руины.
Я повернулась и быстро ушла. Разговор с ней произвел на меня не только неприятное, но и отчетливо зловещее впечатление.
Двумя днями позже произошло еще более неприятное событие.
Я направилась в классную, разыскивая Эдит, и уже хотела открыть дверь, как вдруг услышала ее голос, почти крик, в котором слышалось страдание:
— А если я не стану, ты расскажешь? О… как ты можешь!
Меня потрясли не столько слова, сколько душевная мука, с которой они были произнесены.
Я остановилась, не зная, что предпринять. Не хотелось, чтобы кто-нибудь решил, будто я подслушиваю. Все-таки в доме я новый человек и, возможно, излишне драматизирую ситуацию. Не стоит в этих девочках видеть больше, чем просто детей.
Этот момент был гораздо более важным, чем мне подумалось тогда. Сколько раз впоследствии я ругала себя, что не осмелилась войти в комнату. Вместо этого я тихо и осторожно удалилась.
Эдит ссорилась в классной с кем-то, кто угрожал ей.
Оправдать меня могло только то, что я считала их детьми.
Полчаса спустя, когда я занималась с Эдит, она играла так ужасно, что я даже подумала: “Она никогда уже не будет играть лучше”.
Но она, конечно, обезумела от страха.
Я опять сидела в комнате, соседней с комнатой сэра Вильяма, и играла для него. Сперва “К Элизе”, а затем ноктюрны Шопена. Мне казалось, здесь играется лучше всего, может быть, потому, что комната принадлежала прежде той, которая, как и я, любила музыку, и поэтому здесь сохранилась некая благоприятная аура. Пьетро опять посмеялся бы над моими фантазиями. “Артист не нуждается ни в какой особой атмосфере, — говаривал он, а сам ее создает.”
Образ Пьетро тускнел в моей душе, когда я думала об Изабелле, матери Нэйпира, которая любила музыку, могла стать известной пианисткой, но оставила честолюбивые мечты ради замужества. Да, судьбы наши в чем-то схожи. Но у нее было двое сыновей, одного из которых она любила гораздо больше, чем другого, и когда любимый сын погиб, она взяла ружье и ушла в лес…