Зыбучие пески. Книга 1

— Действительно, мне нужно идти, чтобы подготовиться к уроку.

— Я провожу вас до дома, — ответил он.

— О, в этом нет необходимости.

— Мне все равно возвращаться этой же дорогой, впрочем, если вы хотите, чтоб я пошел другой…

— Не вижу причин, почему должна этого хотеть.

— Благодарю, — он отвесил легкий иронический поклон. — Искренне признателен.

Он открыл дверь и отошел, пропуская меня к ступеням. И сразу возникло ощущение неловкости: мне не нравилось, когда он шел так близко. Признание в убийстве брата лишало меня присутствия духа. Он казался торжествующим. А может, он не убивал? Я ни в чем не была уверена. Этот человек для меня загадка. Но меня это не касалось. Или все-таки касалось? Ведь он был здесь в одно время с Ромой, знал ее, говорил с ней. “Вы напоминаете мне ее”, — сказал он.

Я вздохнула свободнее, когда мы вышли из домика.

Когда мы подошли к раскопкам, он сказал совершенно неожиданно:

— Мы совершенно ничего не знаем о ее семье. Родители, я полагаю, тоже были археологи и погибли на службе.

— Чьи?

— Нашей таинственной леди, разумеется. Вас не удивило бы, если б в один прекрасный день она объявилась… каким-нибудь неожиданным образом? Вы же знаете, это исчезновение привлекло внимание к ее открытиям. Люди приезжали поглазеть на место, где исчезла женщина, а вовсе не на остатки римского завоевания.

Я сказала с легким раздражением:

— Вам не следует оскорблять ее подозрениями. Уверена, она их не заслуживает.

— Уверены?

— Я… Не думаю, что люди способны на подобное.

— У вас доброе сердце, и вы верите, что все кругом добры. С вами должно быть очень покойно.

Он начал рассказывать об открытиях, и я поняла, что он хорошо осведомлен. В частности, Нэйпир упомянул мозаичную мостовую. Он считал ее самой яркой из всех виденных в Британии.

Я неосторожно заметила:

— Применение льняного масла и воздействие солнечного света хорошо помогает восстановлению цветов. — Неосознанно я цитировала Рому. — Хотя, конечно, цвета проявились бы еще ярче, если бы на них действовало тропическое солнце.

— Вы показываете замечательные знания предмета! — Опять неверный шаг. Этот человек обладал способностью выбивать почву из-под ног. Он улыбнулся, и я заметила блеснувшую полоску зубов, таких же ярких в своей белизне, как и его голубые глаза на смуглом лице. — Вы случайно не археолог?

Я рассмеялась, но смущенно.

— Надеюсь, вы здесь не с тайной миссией? — он продолжал допытываться. — Не вылезете ночью из окна и не начнете подкапываться под фундамент нашего дома?

Я подумала: “Может, он и в самом деле знает? А если даже и так, что он может сделать? Он убил своего брата. Что он знает об исчезновении Ромы?” И произнесла как можно спокойнее:

— Если бы вы имели хоть какое-то представление об археологии, то понимали бы, что я не знаю почти ничего. Любому известно, что солнце и льняное масло восстанавливают цвет.

— Ну уж и любому. Я, например, об этом не знал. Но, возможно, я слишком плохо осведомлен.

Перед нами мелькнул дом, особенно великолепный на фоне синего моря.

— Единственное, что у нашей семьи есть общего с римлянами, — сказал он, — они тоже умели выбирать места для постройки дома.

— Чудесное место, — сказала я, растроганная видом.

— Рад, что оно вам нравится.

— Вы, наверное, гордитесь тем, что принадлежите к этому дому?

— Я предпочел бы сказать, что дом принадлежит нам. Вы когда-нибудь думали, сколько историй могли бы рассказать эти кирпичи, если б умели говорить? Вы романтик, миссис Верлен. — Опять Пьетро. Романтик под маской сдержанности… Неужели так заметно, несмотря на все мои усилия спрятать это поглубже после смерти Пьетро?

— Нет, действительно, — продолжал он, — какая жалость, что кирпичи не разговаривают. Они могли бы поведать много скандального. Но ведь вы верите в то, что люди добры, а, миссис Верлен?

— Я стараюсь, пока мне не докажут обратное.

— Философ, столь же прекрасный, сколь и музыкант. Какое сочетание!

— Вы смеетесь надо мной.

— Иногда мне доставляет большое удовольствие посмеяться. Но я не смею надеяться, что ваше великодушие распространится и на меня. Когда каинова печать проступает так ясно, то любым, даже самым добросердечным философам остается лишь смириться.

— Каинова печать… — откликнулась я эхом.

— О да, ее возложили на меня, когда я убил своего брата. — Он положил руку на лоб. — Здесь, вы знаете… Все ее видят, и вы тоже увидите, если посмотрите внимательно, миссис Верлен. А если даже и не увидите, то найдутся доброхоты, расскажут и объяснят, как ее следует искать.

Я сказала:

— Вы не должны так говорить. У вас такие горькие мысли…

— Горькие? — Он широко раскрыл глаза и засмеялся. — Нет, всего лишь реалистичные. Вы поймете. А если каинова печать стоит на человеке, смыть ее можно только чудом.

Солнце сверкало на воде, словно гигантская рука разбросала по ней бриллианты. За слепящей полоской воды угадывались мачты в Гудвиновых песках. Я смотрела на отдаленные города, и с этого места казалось, будто дома сбегали прямо в море.

Мы оба молчали.

Во дворе мы расстались, и я направилась в свою комнату, растревоженная встречей.