— Умереть! — прошептала я, и сотни сцен из нашего детства замелькали передо мной. Милая, доверчивая Рома, в тебе не было ни капли злости, а только снисходительная терпимость по отношению к тем, кто не мог разделять с тобой твоих археологических восторгов.
Я дошла до того домика, где мы с ней жили, пока шли раскопки. В те дни я не встречала здесь никого из хорошо знакомых мне теперь, а они также ничего не слышали обо мне… по крайней мере, хотелось на это надеяться. Если бы кто-нибудь видел меня раньше и узнал сейчас, я бы это, без сомнения, обнаружила. Приходило много посторонних, интересовавшихся “черепками”. Почему бы среди них не найтись одному, узнавшему меня?
Домик выглядел еще более заброшенным, чем тогда. Я толкнула дверь, благо она оказалась не заперта. Петли ее слабо скрипнули. Почему меня удивило, что она не заперта? Здесь ведь нечего прятать.
Вот и знакомая комната… стол, за которым я сидела, наблюдая за реставрацией мозаики. Валялось несколько щеток, да кирка, да лопата с ведром. Старая печка, на которой Рома изредка готовила, и большой барабан, в котором хранился парафин. Вполне достаточно, чтобы понять, что здесь побывали археологи.
И из этого вот домика Рома ушла однажды и больше не вернулась.
Куда, Рома,
Я попыталась представить себе, куда же она могла направиться. На прогулку? Она никогда не гуляла просто так, а только при наличии цели, заставлявшей перебраться с одного места на другое. Пошла купаться? Она очень плохо плавала, да у нее и не было времени научиться.
Так что же случилось в тот день, когда она закончила укладываться и вышла из домика?
Где-то должен скрываться ответ. И найду я его, похоже, скорее здесь, чем где бы то ни было.
Я стала подниматься по ступенькам, ведущим из комнаты. Они ходили под ногами, а последняя лежала прямо у массивной двери. Открыв ее, можно попасть прямо в маленькую гостиную, а из нее вела дверь в спальню, чуть больше гостиной, с одним маленьким окошечком со свинцовым стеклом; и я помню, в ней всегда было темно даже в яркий день. Я спала на раскладушке в спальне, а Рома на такой же раскладушке в гостиной…
Я толкнула тяжелую дверь и заглянула внутрь. Кроватей не было. Наверное, Рома сложила их, и, когда она ушла из домика, их увезли.
Меня пробрал озноб. Среди толстых каменных стен было холодно.
И все же здесь, в домике, я чувствовала близость Ромы и продолжала шептать ее имя:
— Рома! Рома, что же случилось в тот день?
Представилось, как она стоит у маленького окошка и смотрит на раскопки. Она была полностью поглощена работой, не переставала говорить о ней, торопливо умываясь водой, наспех подогретой в старой парафиновой печке внизу. В тот последний день о чем она думала? Об отъезде? О новых планах?
А потом, наверное, надела свое простое пальто поверх простых юбки и блузы, и единственным украшением служила нитка темно-красных халцедоновых бус или необработанной бирюзы, — и вышла на свежий воздух. Она пересекла свои раскопки и ушла… в небытие.
Я закрыла глаза. Так ясно ее вижу. Куда? Почему?
Ответ мог быть в домике.
Вдруг я услышала внизу звук. Я похолодела, по спине побежали мурашки. Вспомнились слова Аллегры: “А у вас когда-нибудь волосы вставали дыбом?” Я вдруг осознала всю заброшенность и изолированность домика. Молнией пронеслась мысль: ты приехала, чтобы выяснить, что случилось с Ромой. И ты сможешь это узнать, когда то же самое случится с тобой.
Шаги в тишине. Скрип двери. В домике кто-то был.
Я взглянула на окно. Мне хорошо известно, какое оно маленькое. Убежать через него невозможно. Господи, да почему же я должна ужасаться только потому, что кому-то взбрело в голову заглянуть в пустой заброшенный домик?
Может, у меня опять разыгралось воображение, но мне привиделась Рома, предостерегавшая меня.
Я прижалась к стене, прислушиваясь. Неожиданный страх вызван, конечно, болезненным воображением. Это потому, что Рома жила здесь, и теперь ее душа томилась, как томятся души всех, кого насильно вырвали из жизни. Да, это тень Ромы настойчиво предостерегала меня: осторожнее, здесь опасно.
Тут я снова услышала скрип двери и шаги на лестнице. Кто-то поднимался в спальню. Я решила смело встретить пришельца, кто бы он ни был, и, сунув дрожащие руки в карманы, направилась навстречу.
И в этот момент тяжелая дверь осторожно открылась. Передо мной стоял Нэйпир. Он был слишком высоким для этой маленькой комнаты и возвышался надо мной, а сердце у меня забилось часто-часто. Он заметил мой страх и улыбнулся.
— Я видел, как вы вошли в дом, — сказал он. — И подумал, что же вас там могло заинтересовать? — Так как я не ответила, он продолжал: — Вижу, вы удивлены моему появлению.
— Да, — я пыталась взять себя в руки, злясь на свой глупый страх и еще больше — на то, что выдаю свои чувства. “Какой наглец, — подумала я, — как ему нравится пугать других”. Вот почему он так тихо вошел в домик и крадучись поднялся по лестнице.