0f38d74c480a4cc3f66ad4d0dc7c05fe

Остальные же вовсе не думали, что им достался слишком большой кусок счастья. Например, Кюхён, как ни прикидывался безразличным и вновь познавшим дзен, с каждым днем лишь отчетливее осознавал безнадежность своего положения. Тяжело, когда твоя любовь безответна; ужасно, если предмет воздыханий состоит в отношениях с кем-то еще; а если эротический беспредел с участием твоего единственного творится прямо у тебя на глазах — то это настоящая катастрофа. По ночам, лежа без сна на чересчур мягкой для него кровати, монах старался не думать о совместном времяпрепровождении вампира с оборотнем и терпел ожидаемое фиаско. Утром же, встречая Хичоля где-то в особняке или на прилегающей к нему зеленой территории, Кюхён не мог отделаться от мысли, что этим телом недавно овладел другой мужчина. Это было непонятное, постыдное и почему-то будоражащее чувство. Губы, припухшие от грубых поцелуев, кожа, еще явственно помнящая настойчивые ласки, все остальное, о чем у немного просвещенного монаха теперь плохо получалось не думать… И обязательно — маячащий где-нибудь неподалеку Юно, который всем своим видом демонстрировал, как он доволен. Кюхён испытывал нездоровое возбуждение, думая об этих двоих, и ошибочно принимал свой интерес за смирение гордыни и ревности, пока не понял, какое это на самом деле извращение. Пожалуй, Ючон, когда Джунсу не ночевал дома, вел себя правильнее: закатывал рукава и грозно говорил: «Не, я этой суке Рамону скоро ноги оторву. Хуй ли он, морда мексиканская, все к Су лезет?!» А Кюхён, видите ли, с трепещущим сердцем пытался угадать, как прикасался к Хичолю Юно… «Я обезумел, » — печально догадался Кюхён и в наказание на целых два дня лишил себя пищи, оставив в рационе только воду. Когда Хичоль об этом узнал, он сварил овсяную кашу и сам стал пичкать ей Кюхёна, треснув его ложкой по лбу за оказанное сопротивление. «Уж не знаю, что там у тебя — просто пост какой-то начался или это способ самоистязания, — ворчал Хичоль, вытирая губы ошарашенного монаха салфеткой после насильственного кормления, — только чтоб я такого больше не видел!» Кюхён растаял от такой заботы и на следующий день уехал в город, где приобрел подвеску с капелькой из горного хрусталя — вовсе не потому, что жалел денег на драгоценности, а из-за магических свойств камня, который, как считалось, уберегал раскаявшуюся нечисть от новых злодеяний.

— С днем рождения, — сказал Кюхён, протянув Хичолю коробочку с подарком.

Вампир был приятно удивлен: до этого его поздравил только господин, дав подарочные карты из трех бутиков.

— Спасибо, Кю, ты прелесть, и фиговинка милая, — улыбнулся он, надевая подвеску. — А как ты узнал?

— «Википедия», — объяснил Кюхён, который теперь прилежно учился использовать все блага цивилизации. — А если просто вводить в Google твое имя, то система предлагает узнать все о твоих девушках, гей ты или нет и какие у тебя пластические операции. — Хичоль пренебрежительно помахал рукой. — Кстати говоря, в этом амулете я заключил человеческую ауру, которая затмевает твою, темную. Так даже те, кто ощущает проклятых… прости, пожалуйста… кто ощущает вампиров, будут думать, что ты — человек.

— Зашибись, — оценил Хичоль, взяв хрустальную капельку двумя пальцами. — Но, вообще, полезная хренька. А то тут в Мексике всякие потомки индейских шаманов околачиваются, и они на меня косо смотрят.

— Ты этого не заслужил, — подсказал Кюхён, зачем-то отвешивая легкий поклон.

— Уничтожил я все твои предубеждения против нечисти, — улыбнулся Хичоль, потрепав его по волосам.

— И еще я хочу заказать торт, все, кроме меня, смогут его поесть, — еще больше воодушевлялся монах. — Я читал, как в этом мире принято. Купил свечки, ровно тридцать…

Хичоль шлепнул его по губам.

— Цыц! — пригрозил он, мигом помрачнев. — Я тебе натыкаю тридцать с лишним свечек в торт! Девятнадцать, понял? И чтоб ни одним огарком больше!

— Глупо не гордиться своим возрастом, — ответил Кюхён. — Прожитые годы даруют мудрость.

— Угу, если речь идет о каких-нибудь монахах с твоей Хреновой горы, — заметил Хичоль. — А в моем случае — только те пластические операции, про которые ты из скромности наверняка даже читать не стал.

Но Джунсу, безусловно, приходилось труднее всех. Он словно очнулся от действия каких-то сильных наркотиков и начал понимать, что все хорошее было лишь следствием искажения восприятия: усеянный цветами луг оказался грязным ковром, ярко светящее летнее солнце — люстрой с разбитым плафоном, а прекрасный юноша, решивший познакомиться, — сварливым стариком-соседом, который пришел с просьбой сделать музыку потише.