100 лекций: русская литература ХХ век

И сколько бы мне потом ни приходилось читать, что это вещь глубоко советская, фальшивая, что в ней он сам предал собственную молодость, я не могу забыть вот этого ощущения счастья и ужаса, которое она мне внушила, потому что в конце концов, понимаете, ну неважно, советская она вещь или антисоветская. И советская, и антисоветская, одинаково вечности жерлом пожрется, и общей не уйдет судьбы. И вот этот ужас проходящего времени и вырождающейся жизни, он там, конечно, запечатлен с невероятной силой.

В чем еще художественная сила Катаева? Он, благодаря своей памяти феноменальной, и благодаря своей замечательной способности записывать стихи в строчку, он говорил: «Я так делаю потому, что для меня они имеют протяженность не только во времени, но и в пространстве», это довольно такое туманное объяснение, он донес до нас огромное количество тогдашних текстов. Например, именно от Катаева, именно из «Травы забвения» узнал я гениальные стихи Николая Бурлюка:

Каждый вечер ходит кто-то.

Утомленный и больной.

В голубых глазах дремота

Греет вещей теплотой.

И в плаще ночей широком,

Плещет, плещет на реке,

Оставляя ненароком

След копыта на песке.

Все эти великие стихи, которые Катаев вкрапливает в свою прозаическую речь, они сейчас подробно прокомментированы, и «Трава забвения» многократно интерпретирована и Лекмановым, и многими, и все это мы теперь знаем, но для нашего тогдашнего сознания, для тогдашнего читателя, который из Катаева начал все это узнавать, это было, конечно, сенсацией, это было живым, распахнувшимся окном в двадцатые, в десятые годы. Правильно говорил Брэдбери: «Старик — это машина времени». И действительно через Катаева мы прикасались к тем временам.

Может быть, русская революция и была трагедией и кошмаром, но благодаря Катаеву, и особенно благодаря сравнению с позднесоветским временем, мы знаем, что она была невероятной вспышкой таланта, яркости, счастья, вспышкой жизни. И именно поэтому сейчас, пятьдесят лет спустя после публикации «Травы забвения», мне так хочется надеяться, что «Трава забвения» выросла не навсегда, что кое-что еще можно под ней расчистить.

А в следующий раз мы поговорим о самой мрачной советской книге, не только шестидесятых годов, но и всего советского периода, о «Колымских рассказах» Варлама Тихоновича Шаламова.

1969 - Варлам Шаламов — «Колымские рассказы» (18.03.2017)

Добрый вечер! Мы дошли до 1969 года, до года первой книжной публикации, естественно, за границей, «Колымских рассказов» Варлама Шаламова. Варлам Шаламов, чьи даты жизни 1907 – 1982, вполне позволяют представить испытания, которым он подвергался, наверное, самая трагическая, самая страшная биография в русской литературе. Даже Мандельштам, даже Цветаева на его фоне кажутся счастливцами. Шаламов — сын священника вологодского, довольно рано приехал в Москву, работал дубильщиком, поступил в МГУ, два года изучал юриспруденцию, был отчислен, потому что скрыл социальное происхождение, скрыл, что отец — священник.

Участвовал в нескольких кружках московских, часто слушал Маяковского, вошел в троцкистскую оппозицию и впервые был арестован еще в 1929 году, после чего три года отбывал срок. Вернулся, работал, отбывал срок в Вишере, о чем, собственно, написал свой цикл очерков, называемый им антироманом «Вишера». Потом с 1932 по 1936 работал журналистом, напечатал несколько рассказов, довольно успешно стартовал. Был арестован опять за троцкизм, получил пять лет.

После отсидки получил еще десятку за то, что в разговоре со стукачом назвал Бунина русским классиком. Доходил, умирал от пеллагры в 1946-м, чудом выбился на должность фельдшера, это его спасло. И в 1953-м одним из первых был реабилитирован, но уехать не мог. Вернулся в Россию, настоящую Россию с Дальнего Востока только в 1956-м.

Еще в 1954-м он успел послать стихи Пастернаку. Пастернак отозвался о них восторженно, непонятно, то ли из сострадания, то ли действительно любил такую простую скупую поэзию, к которой сам стремился в поздние годы.

С 1956-го Шаламов живет сначала под Москвой, потом в Москве, и постоянно, не отрываясь ни на минуту, записывает свою колымскую правду. Как он писал Солженицыну, «Лагерь — это место, куда человеку лучше не попадать ни на минуту, никаких положительных аспектов это не несет, никакой пользы для души оттуда извлечь нельзя, но уж если мы там были, наш долг — сказать абсолютную правду, всю праву до конца».

Основной корпус «Колымских рассказов» закончен к 1962 году. Шаламов их показывает, рассылает очень осторожно. Никто их не печатает. После этого он пишет еще три цикла. Вообще «Колымские рассказы» — это шесть книг. Последние три — это «Очерки преступного мира», «Артист лопаты» и «Перчатка, или КР-2» («Колымские рассказы-2») — это уже новый жанр, жанр в литературе небывалый.