100 лекций: русская литература ХХ век

Я, правда, не льщу себя надеждой, что после нашего разговора о полузабытой книге Крона, все кинутся эту книгу искать. Да и читать ее трудно, даже мне вот сейчас перечитывать ее перед этим разговором было трудно. Она затянута, тяжела, и в ней очень тоже ощущается, знаете, такая позднесоветская избыточность, когда вроде и стиль красив и гладок, и цитаты присутствуют, и намеки ловятся, но при этом, в отличие от сухой, лаконичной, горячей прозы Трифонова, это какое-то такое студенистое, медузообразное нечто. Но в этом желеобразном тексте заложена очень важная мысль, и в истории его создания тоже.

Ведь от Крона никто не ждал, что этот советский маринист военный вдруг возьмет и напишет такую точную вещь о пороках советского мышления. Вот и здесь так же, и герои его тоже, с которых постепенно срываются маски, оказываются не теми. В общем, во времена застоя, таких, как сейчас, надо, мне кажется, избегать чересчур однозначных оценок и суждений. И застой только тем и хорош, что он все-таки предполагает некоторую задумчивость, некоторую многозначность, некоторую возможность пристально разглядеть вещи. Потому что потом, когда все опять побежит, эти открытия забудутся, и все опять радикально упростится.

И неслучайно поэтому, что книга Крона, которая была сенсацией 1977 года, уже в 1987 году, во время гораздо более радикальных разоблачений, никому ничего не говорила. А у нас сейчас есть, на самом деле, идеальный повод задуматься о природе человека, и о том, к чему она, собственно, более склонна.

Вообще для конца семидесятых годов еще, помимо обращения к научным всяким темам и кругам, то, что само по себе, ученые стали героями литературы — это само по себе уже очень характерно, потому что наука, в идеале, должна быть совестью общества.

Но особенно интересно, что это время таких, новых женских образов, прежде всего в кино. Понимаете, вот «Время желаний», «Старые стены», «Москва слезам не верит», «Странная женщина», «Сладкая женщина», «Тема», в особенности, конечно, «Прошу слова» панфиловская, появление на первом плане женщины. Это горькая довольно и трагическая вещь. Почему женщина становится главной героиней? Потому что мужчины уходят на второй план. Еще Добролюбов писал, что женщины в России становятся сильными, когда мужчина слишком гибко и робко встраивается в социальную иерархию.

Вот в этой книге, пожалуй, самый интересный образ — это Бета. Почему она Бета? Не только потому, что она Эльжбета, а потому что бета традиционно следует за альфой, и как бы всегда остается на втором плане. А вот Бета, с ее решительным мужским шагом, с ее высоким ростом, с ее радикализмом в суждениях, она наиболее здесь симпатичный человек.

Конечно, когда ошеломленный ее предательством Юдин ищет, в чем корень зла, он сначала ей приписывает все ошибки. Потом оказывается, что она обладает гораздо более тонким и точным нравственным чутьем, чем он. То есть вот история этой женщины, само появление ее, — это очень важный симптом литературный. Появление сильной женщины, сильной героини, притягивающей читательское внимание. И там есть замечательная фраза про нее: «Она не была, может быть, красива. Она была значительна».

И важно, что из жизни героя она вытесняет совершенно влюбленную в него Ольгу. Ольга просто влюблена, она добра, она трогательна, но она просто влюблена, она легко сдается на его ухаживания, ее не надо уговаривать. А когда выгорает ее чувство, она так же легко его покидает, уезжает, выходит замуж за военного и рожает дочку у себя в Саратове. То есть у нее нет на самом деле вот этой глубины.

А Бету надо осаждать долго, она женщина сильная, принимающая точные решения, нравственно точные в том числе. Поэтому, вот это обращение к образу сильной женщины, это еще одна важная черта эпохи. Я боюсь, что из всего романа в читательской памяти остаются прежде всего вот эта Бета в ее черном свитере и пуховом платке, потому что это вот тот образ сильной героини, по которому всегда так тосковала преимущественно мужская русская литература.

В следующий раз мы поговорим о самом неоднозначном произведении Валентина Катаева, о его романе «Алмазный мой венец».

1978 - Валентин Катаев — «Алмазный мой венец» (17.06.2017)

Добрый вечер, дорогие друзья. У нас семьдесят восьмая лекция в проекте «Сто лет — сто книг», и, соответственно, 1978 настал, и Валентин Катаев в шестом номере «Нового мира» издал «Алмазный мой венец». Это вторая книга Катаева, после «Травы забвения», которая попадает в поле нашего зрения.

Ничего принципиального нового с его литературной манерой за это время не случилось. После революционного, отменившего все его прошлое писание, «Святого колодца» 1961 года он так и продолжает работать в эстетике «мовизма», или «плохизма», как он его обозначил. Пишет он очень хорошо, ничего как раз «мове» в этом нет, а «мовизм» это его пренебрежение к канону, как левая нога захочет, так и написано.