100 лекций: русская литература ХХ век

Не следует думать, что весь советский проект состоял из бюрократов, силовиков, насильников, из репрессивных мер, из Соловков, из раскулачиваний — нет, советский проект состоял не только из этого. У советского проекта был мощный модернистский пафос, но люди, которые этот пафос в себе носили, которые рождены были строить эту новую страну, как Саша Панкратов, они оказывались в ссылках. И Саша Панкратов никак не может понять, почему он в ссылке, он же такой идейный и такой убежденный, он был в классе активистом, и он не может понять, почему одним из следователей, одним из главных механиков этой новой машины становится портновский сын Юра Шарок, который учился с ним в одном классе и был трусом и подонком. Ну почему трус и подонок становится вершителем судеб, а он, честный человек, в ссылке занимается черте чем вместо того, чтобы заканчивать обучение?

Но здесь как раз все понятно. Рыбаков очень четко показывает, как советский проект погибает в 1934-м, как убийство Кирова становится предлогом для окончательного вытеснения всех сколько-нибудь идейных и что-то умеющих людей и как торжествует Шарок на всех этажах общества. Кстати говоря, об этом уже писал Юрий Трифонов, ведь его «Дом на набережной» — это своя версия «Детей Арбата», просто это дети кремлевской набережной, а не детей Арбата.

Кстати говоря, почему «Дети Арбата»? дело в том, что тогдашний Арбат был своего рода интеллектуальным клубом этой молодежи. Все друг друга знали, и Окуджава не просто так опьянялся атмосферой этого Арбата. С одной стороны, Арбат — это главная советская улица, главная московская улица, не Тверская, впоследствии Горького, ни какая другая, потому что по ней Сталин ездит с работы и на работу. Весь Арбат уставлен топтунами. Но в то же время на Арбате культура вот этих дворов, этих горизонтальных связей, которыми пронизано все общество, на Арбате собирается молодежь, она там разговаривает, она там поет. Там возникает постепенно та субкультура, которую и надо было уничтожить. Для Сталина самыми страшными врагами были не отцы-комиссары, а дети, «волчата», как он их называл, то блистательное поколение, которое сумело осуществить оттепель, но на три четверти было выбито войной. И именно в котел войны, это очень хорошо показано у Рыбакова в четвертой части, надо швырнуть эту молодежь, чтобы она никакой ценой не сумела совершить модернистский переворот в России, чтобы империя осталась империей.

Но это вечная система, когда любая прогнившая, любая отмирающая эпоха швыряет молодежь в котел войны, чтобы они не вытащили эпоху на новый уровень, потому что на этом новом уровне есть место не всем. Так случилось в 1914 году и так случилось в 1941-м. Кстати говоря, так вполне может случиться и сейчас, и в этом тоже пугающая актуальность романа Рыбакова.

Там есть еще одна довольно важная линия — линия Варя, которая влюблена в Сашу Панкратова. Но она поначалу пошла не по той дорожке, она связалась с бильярдистом Костей, игроком, который огромные деньги зарабатывает на халяву, так же легко их тратит. Дело в том, что тогда тоже был такой слой, понимаете, помимо слоя «золотой молодежи» интеллектуальной, помимо слоя идейных, условно говоря, и помимо, с другой стороны, слоя тупых исполнителей — бюрократов, силовиков, следователей — существовал прелестный по-своему слой игроков, антикваров, таких странных мечтателей. Иногда очень богатых, иногда совершенно нищих. Были люди советские, были антисоветские, а были совершенно несоветские, вызывающе и принципиально несоветские. И вот этот слой, кстати говоря, он есть немножко и у Каверина в «Исполнении желаний», романе, написанном тогда же, вот этот слой замечательно задним числом описан у Рыбакова.

Это сложные люди, и это придает роману второе дно, замечательную объемность и сложность. Потому что это люди, в общем, малосимпатичные, как малосимпатичны любые жулики или игроки, но в них есть свобода, фарт, легкость, в них есть обаяние какого-то действительно совсем не советского образа жизни. И вот этот Костя, пожалуй, самый симпатичный герой романа, более даже симпатичный, чем Саша Панкратов. Он, конечно, и высокомерен, он и сноб, он и красавец, и деньги у него легкие и халявные, но есть эдакая легкость и очарование, и это очень важная вещь. Потому что когда Рыбаков пишет о советском герое — ну что, Саша Панкратов и Саша Панкратов, он вообще о чем-то начинает догадываться к третьей части, что-то понимать. Но вот Костя, что хотите, но увидеть, ущучить этот тип в советских 30-х — это надо многое уметь. Это такой тип артиста Дорлеака, который как сыграл в «Строгом юноше», так потом и умер, будучи еще и оклеветанным. Кумир миллионов, любимец театральной Москвы и ресторанной Москвы. Этот слой тоже был в 30-е, и этот слой кроме Рыбакова никем не артикулирован, не зафиксирован, кроме очень немногих маргинальных упоминаний у других людей.