11.22.63

А потом вслед за мной застучали шаги Сэйди. Справа я налегал на костыль — не просто опирался, а буквально прыгал на нем, — а слева хватался за перила. Револьвер в кармане пиджака телепаясь, бил меня по бедру. Мое колено выло. Я ему разрешал, пусть ревет.

Выбравшись на площадку второго этажа, я зыркнул на часы. Двенадцать двадцать пять. Нет; двадцать шесть. Я слышал, что рев толпы все еще приближается, волна, которая вот-вот разобьется. Кортеж минует перекресток Главной и улицы Генри Эрвэя, Главной и улицы Экарда, Главной и Полевой. Через две минуты — максимум три — он достигнет Хьюстон-стрит, завернет направо и со скоростью пятнадцать миль в час покатит мимо старого здание Далласского суда. С этого момента президент Соединенных Штатов станет доступной мишенью. Через 4-кратный прицел винтовки Манлихер-Каркано супруги Кеннеди и Конноли будут выглядеть большими, как актеры на экране Лисбонского драйв-ина. Тем не менее Ли подождет немного дольше. Он не камикадзе; ему хочется убежать. Если он выстрелит рано, президентские охранники в машине, которая двигается в голове колонны, заметят вспышку и начнут стрелять в ответ. Он подождет пока их машина — и президентский лимузин — развернутся на изгиб улицы Вязов. Он не просто киллер, этот сученок подлый убийца в затылок.

У меня были еще три минуты.

А может, всего лишь две с половиной.

Ступеньки между вторым и третьим этажами я атаковал, игнорируя боль в колене, гоня себя вверх, как марафонец, которым я, в сущности, и был в конце длинного забега.

Снизу донеслись вопли Бонни Рея, среди которых я расслышал «сума’едший парень» и «гово’ит, Лила выстрелит».

Пока не преодолел половины перегона между вторым и третьим этажами, я ощущал, как Сэйди хлопает меня по спине, словно наездница, которая подгоняет своего коня бежать быстрее, но дальше она немного отстала. Я услышал ее учащенное дыхание и подумал: «Многовато сигарет, моя дорогая». Колено у меня уже не болело; боль временно была похоронена под мощным выбросом адреналина. Левую ногу я старался ставить по возможности прямее, пусть костыль делает свою работу.

Поворот. Дальше четвертый этаж. Теперь уже и я кхекал, а ступеньки казались все более крутыми. Как гора. Седло нищенского костыля у меня под правой подмышкой стало скользким от пота. У меня стучало в голове; в ушах гудело от воплей толпы снизу, с улицы. Глаз моего воображения широко распахнулся, и я увидел приближение кортежа: машина службы безопасности, потом президентский лимузин с мотоциклетным эскортом, копы Далласского департамента полиции едут на «Харлей-Девидсонах», в черных очках и белых шлемах, с ремешками, застегнутыми на подбородках.

Еще поворот. Костыль подбился, потом выровнялся. Вновь вверх. Глухо бухает костыль. Теперь я уже слышу запах опилок, запах ремонтных работ на шестом этаже: там старые доски пола меняют на новые. Правда, не с той стороны, где Ли. Юго-восточный угол Ли имеет в полном своем распоряжении.

Я поднялся на площадку пятого этажа и сделал последний поворот, хватая разинутым ртом воздух, мокрая тряпка рубашки липнет на запыхавшейся груди. Жгучий пот бежит мне в глаза, и я его смаргиваю.

Три картонных коробки с трафаретными надписями: «ДОРОГИ ВО ВСЕ СТОРОНЫ», КНИГА ДЛЯ ЧТЕНИЯ ДЛЯ 4-го и 5-го КЛАССОВ загораживали ступеньки на шестой этаж. Балансируя на правой ноге, я уперся концом костыля в одну из них, коробка продвинулась. За собой я слышал Сэйди, она была между четвертым и пятым этажами. Итак, похоже, я был прав, оставляя у себя револьвер, хотя кто мог на самом деле знать? Судя по моему собственному опыту, осознание того, что именно на тебе лежит основная ответственность за изменение будущего, заставляет бежать быстрее.

Я протиснулся сквозь созданный мной промежуток между коробками. Для этого мне пришлось на секунду перенести весь вес на левую ногу. Она выдала вопль боли. Я простонал и, чтобы удержаться от падения вниз головой на ступеньки, схватился за перила. Глянул на часы. Они показывали двенадцать двадцать восемь, но что, если они отстает? Толпа еще шумит.

— Джейк…ради Бога, поспеши, — Сэйди еще не достигла площадки пятого этажа.

Я тронулся вверх по последнему переходу, и шум толпы начал переходить в большую тишину. Когда я достиг верха, не существовало уже ничего, кроме хриплого дыхания и отчаянного стука моего перегруженного сердца.

14