120 дней Содома, или Школа разврата

Еще одному надо было, чтобы я ввела ему в мочеиспускательный канал особую палочку, которую он принес в специальном футляре. Введя эту палочку дюйма на три, надо было двигать ее взад и вперед, а другой рукой двигать кожицу на головке его члена; в момент испускания спермы надо было успеть выдернуть палочку, заголиться перед ним спереди, чтобы он спустил мне на лобок.

А через полгода мне достался аббат, которому я должна была капать на член и яички расплавленным воском горящей свечи; я его и пальцем не трогала, он только от горячего воска и кончал, правда, член у него не вставал и изливание спермы происходило только после того, как воск его всего зальет так, что он облик человеческий потеряет.

А вот приятель аббата заставлял втыкать ему в зад позолоченные булавки, и когда таким манером обработанная его тыльная часть становилась похожа на подушечку для иголок, он опускался на свое седалище, чтобы боль была еще сильнее; тут перед ним выставляли зад с широко раздвинутыми ягодицами, он дрочил себя и пускал струю прямо в подставленную ему навстречу дыру.

– Дюрсе, – сказал тут герцог, – как я хотел бы взглянуть на твой пухленький задок, весь в золотых булавках. Уверен, что интереснее этого зрелища быть не может.

– Ваша Светлость, – ответил Дюрсе, – вы же знаете, что сорок с лишним лет я почитаю за честь и славу во всем подражать вам. Соблаговолите подать мне достойный пример, и я с готовностью последую за вами.

– Дьявол меня побери, – проговорил безмолвный дотоле Кюрваль, – как меня разохотила история Люсиль! Я помалкивал, но только о ней и думал. Вот, – он показал свой вытянувшийся куда выше пупа член, – видите, что я не лгу. И мне не терпится узнать развязку истории этих трех поблядушек. Надеюсь, что их соединила всех могила.

– Ну, ну, потише, потише, – успокоил герцог, – не торопите события. Раз уж у вас встал, господин президент, так вам непременно хочется услышать о колесах и виселицах. Таково, видно, все сословие людей в мантии, у которых, говорят, палка твердеет, когда выносится смертный приговор.

– Оставим сословие мантии, – сказал президент. – Есть неопровержимый факт, что я восхищен проделкой Дюкло, что я нахожу ее обворожительной и что история графа привела меня в ужасное состояние, в такое состояние, что я сейчас выскочу на большую дорогу и ограблю почтовую карету.

– К порядку, к порядку, господин президент, – воззвал епископ, – а то и за нашу безопасность поручиться нельзя. Ты еще, чего доброго, всех нас приговоришь к повешению.

– Вас-то нет, но не стану скрывать, что с радостью перевешал бы всех этих девок и первую – госпожу герцогиню: разлеглась корова коровой на моем диване и оттого, что у нее в матке что-то получилось из пролитой спермы, воображает, что ее и пальцем нельзя тронуть.

– О, – сказала Констанция, – уж только не от вас я жду уважения к моему состоянию. Всем известно, до какой степени вы ненавидите женщин в тягости.

– Да уж, – сказал Кюрваль. – Что правда, то правда.

Он уже шагнул к ней, чтобы, полагаю, совершить какое-нибудь надругательство над этим раздавшимся чревом, но на его пути встала Дюкло.

– Ко мне, ко мне, господин президент, – сказала она. – Раз я заварила эту кашу, мне ее и расхлебывать.

И они направились к будуару в глубине сцены в сопровождении Огюстины, Эбе, Купидона и Терезы. Недолго пришлось ждать рева президента, и вопреки всем предосторожностям Дюкло крошка Эбе вернулась в гостиную вся в слезах. Да и не только слезы были видны на ней, но мы пока не осмеливаемся высказаться яснее – препятствуют обстоятельства. Немного терпения, любезный читатель, и скоро мы не будем от тебя ничего скрывать. Кюрваль вернулся, ворча сквозь зубы, что эти законы для того и придуманы, чтобы помешать человеку кончить в свое полное удовольствие, и так далее, и тому подобное, но сел вместе со всеми за стол. После ужина заперлись для наказания провинившихся. В этот вечер их оказалось немного: Софи, Коломба, Аделаида и Зеламир. Дюрсе, который весь вечер злился на Аделаиду, был с ней беспощаден; Софи, которая вдруг расплакалась во время рассказа о графе, была наказана и за старое преступление, и за сегодняшнее, а с маленькими молодоженами, Коломбой и Зеламиром, герцог и Кюрваль обошлись с суровостью, граничащей, как говорят, с варварством.