120 дней Содома, или Школа разврата

Вошедшие во вкус герцог с Кюрвалем объявили, что не желают отправляться спать, и, распорядившись подать напитки, провели ночь, пьянствуя с четырьмя рассказчицами и Юлией, распутство которой вырастало с каждым днем, превращаясь постепенно в милейшее существо, заслуживающее высшего положения среди предметов наслаждения. Наутро Дюрсе во время своей инспекции наткнулся на семерых мертвецки пьяных людей, лежавших на полу вповалку; голая Юлия лежала между своим отцом и своим мужем, и поза ее свидетельствовала не только о недобродетельном поведении, но даже и забвении умеренности в распутстве. Поясним читателю, что ее поза изобличала то, что ею пользовались оба зараз. Дюкло, которая очевидно служила помощницей, лежала пьяной до бесчувствия рядом, а остальные лежали в другом углу возле камина, который горел всю ночь.

День двадцать второй

Вследствие ночных вакханалий день этот прошел вяло: о половине обычных церемоний забыли, пообедали кое-как и лишь за кофе начали приходить в себя. Прислуживали за кофе Розетта, Софи, Зеламир и Житон. Житона Кюрваль для восстановления своих сил заставил испражниться ему в рот, герцог отведал кала Розетты, епископ приказал сосать себя Софи, а Дюрсе отдал такой же приказ Зеламиру. Ни с кем не случилось разрядки. Перешли в гостиную. Прекрасная Дюкло, больная после вчерашних излишеств, еле ворочала языком, и ее рассказы были так кратки, содержали так мало эпизодов, что мы решаемся заменить ее и представить читателю сжатое изложение того, что она рассказала в тот день. По обыкновению, она рассказывала о пяти случаях.

Первый относился к человеку, которого нужно было содомировать сделанным из олова годмише, наполненным горячей водой. Впрыскивание воды производилось в момент эякуляции, которой он достигал сам, без всякой посторонней помощи.

Второй имел такую же причуду, но только использовалось при этом большое число аппаратов: начинали с самого маленького, заменяли затем на чуть больший и так, раз за разом доходили до огромного. Последний и доставлял клиенту возможность испустить сперму.

Более сложный, почти мистериозный ритуал требовался третьему: этот вступал в игру с огромным инструментом в заднице; затем инструмент вынимали, человек испражнялся, съедал то, что из него вышло, и подвергался порке. Закончив с этим делом, снова возвращали инструмент в задницу и снова вынимали. На этот раз какая-нибудь шлюха воздавала долг природе, и пока клиент пожирал то, что она выпустила из своей кишки, девка эта его же и порола. В третий раз вставлялся инструмент, и лишь тогда происходило излияние спермы с одновременным доеданием того, что осталось от второго опыта.

Четвертый, о котором рассказывала в этот вечер Дюкло, требовал, чтобы все его суставы были перетянуты тонкой, но крепкой бечевкой. Для того чтобы извержение спермы сделать более усладительным, ему даже горло стягивали бечевкой, и лишь в этом состоянии он выбрасывал сперму в подставленную ему задницу какой-нибудь шлюхи.

И наконец, пятому надо было, чтобы веревка стягивала его член. В другом конце комнаты становилась голая девица, конец веревки, пропущенной у нее между ляжками, она держала в руке и подтягивая к себе пациента, показывала ему во всей красе свою задницу, на которую он и изливал свой сок.

Вконец измученная рассказчица, кое-как выполнив свой урок, попросила разрешения удалиться, и ей это было позволено. Немного попроказничали и перешли за стол ужинать, но два главных актера были все еще явно не в форме, и это сказалось на всех. Так же умеренно, если можно применить это слово к нашим распутникам, прошла и оргия, после чего все отправились на покой.

День двадцать третий

– Ну можно ли так реветь, так завывать, как это происходит с тобой всякий раз, когда ты кончаешь? – осведомился у Кюрваля герцог, когда они сошлись поутру в двадцать третий раз.

– Черт возьми, – удивился Кюрваль. – Ты, кого слышно за целое лье, можешь бросать мне такие упреки? Так послушай, друг мой. Эти крики изобличают в высшей степени чувствительный организм: предметы нашей страсти вызывают такую живую реакцию электрических зарядов в наших нервах, потрясение животных сил, образующие эти заряды, столь велико, что содрогается весь механизм, и ты уже не волен при этих могучих ударах наслаждения удержаться от криков, так же как невозможно удержать стенаний в минуты отчаяния и скорби.

– Великолепно истолковано! И кто же был тем предметом, что привел в такую вибрацию твои животные силы?

– Да я сосал член, лизал задний проход, целовал в губы Адониса, моего компаньона по ложу, и был в отчаяньи от того, что не могу еще чего-нибудь сверх того с ним поделать. А тут еще Антиной вкупе с твоей драгоценной дочкой Юлией трудились, каждый по-своему, чтобы очистить мой организм от жидкости, которая, выделяясь, и послужила причиной криков, так изранивших твой слух.

– То-то вы сегодня, господин президент, еле ноги волочите.

– Отнюдь. Соблаговолите, Ваша Светлость, проследовать за мною, и вы на деле убедитесь, что я, в худшем случае, ни в чем вам не уступлю.