150 часов до встречи

Точно ясно одно – Вика очень сложный человек. Она кажется дружелюбной и открытой, но я не знаю, какая она на самом деле. Вчерашняя свечка угасает в моём восприятии. Насколько искренней была Вика? Я вспоминаю, как она подшучивала над киргизом, как умело соврала водителю грузовика про то, что мы цирковые артисты, как представила меня вахтёрше в роли своего парня, с которым встречается несколько лет. Быть может, всё, что она мне рассказывала, тоже ложь?

Я вспоминаю все её истории, всех «бывших лучших друзей», про которых она мне рассказывала и смотрю на стену с фотографиями. На всех, за исключением одной, она находится в полном одиночестве. Так существуют ли эти люди на самом деле?

Конечно, она могла специально не вывешивать фотки со своими старыми приятелями, чтобы они не мозолили ей глаза, навевая тоску. Но тогда бы она вряд ли стала делиться историями о них со случайным попутчиком.

Смотрю на Вику, пытаясь найти ответы на её лице, но когда мы встречаемся взглядами, она неловко отворачивается.

И тут до меня доходит, пожалуй, самая вероятная версия.

Вика и в самом деле дружелюбная и открытая, но у неё очень сложный характер. Она всегда говорит напрямую то, что думает, может пустить острую шутку, даже не рассчитав то, что может задеть человека, и, если он обидится, то вряд ли будет считать себя виноватой. Возможно, она умеет легко заводить новые знакомства, но у неё не получается удержать хорошие отношения. И поэтому, каждый раз, знакомясь с человеком, который ей по душе, она открывается ему, стараясь тоже понравиться, в надежде, что нашла нового друга, но из-за её характера от неё быстро сливаются.

Наверное, когда Вика познакомится с кем-то в следующий раз, она расскажет ему, как однажды со своим бывшим лучшим другом они застряли ночью посреди трассы и заваривали лапшу в котелках, а потом она пригласила его в общагу и с помощью шпилек взломала замок на запасном входе, чтобы он смог пройти.

– Я хочу макароны с сыром, – высказывается Вика, вырывая меня из размышлений. – Ты как?

– Я не против.

– Отлично, тогда пошли на кухню.

Мы берём с собой необходимое, с трудом умещая это всё в руках, и идём на кухню. Кухня оказывается вполне себе просторным и чистым помещением с рядом раковин, двумя столами и двумя плитами. Пока кипятится вода, я натираю целую тарелку сыра, а затем Вика варит макароны. Во время готовки она рассказывает много интересных общажных историй, от которых сама же и смеётся.

Тут в комнату заваливается индивид а-ля типичный ботан с прыщавым лицом, чёлочкой девственника и огромными очками.

– Кхм-кхм, – кряхтит он, пытаясь обратить на себя внимание. – Я хотел бы напомнить, что в нашем общежитии с двух до трёх проходит час тишины.

– А щас сколько? – насмешливо спрашивает Вика.

– Уже двадцать секунд третьего!

От того, как напыщенно и серьёзно он произносит эту комичную фразу, нас с Викой одновременно прорывает. Поначалу я пытаюсь сдержать эмоции, но смех, недовольный задержкой, только сильнее прорывается сквозь сомкнутые губы, и под лошадиное «пр-р-р» я с ног до головы обрызгиваю его слюнями, после чего ещё сильнее сгибаюсь в истерическом хохоте. Вика сквозь слёзы смотрит то на меня, то на ботана и визжит, как гиена перед микрофоном, а затем и вовсе переходит на ультразвук, так что её вовсе становится не слышно, и кажется, будто она задыхается.

– Если вы не прекратите шум, я доложу Надежде Борисовне! – не теряя самообладания, заявляет ботан.

– Ты хотел сказать «нажалуюсь»? – язвительно говорит Вика, с трудом, как и я, успокаиваясь.

– Нет, доложу!

– Ябеда-корябеда, солёный огурец! – поёт Вика своим писклявым голоском, а я показываю ему язык и, сам того не желая, вновь обдаю слюнявой волной.

Ботан издаёт невнятный звук, похожий на кипение чайника, и, просверлив нас злобным взглядом, быстро убирается из кухни. Только после этого я осознаю бедственность нашего положения.

– Он реально может нажаловаться? – пугаюсь я. – Меня же та бабка вышвырнет, если увидит. Да и тебе проблемы создаст…

– Да не боись!

Вика возвращается к готовке: макароны уже сварились, и она закидывает их на сковородку, перемешивая с сыром. – Он самый главный долдон нашей общаги. Его поставили главным, типа за порядком следить и коменданту помогать, а по факту всё, что он может – звонить мамочке и плакать ей в трубку.

Несмотря на её заверения, я всё же побаиваюсь грядущей участи и с нетерпением жду, пока макароны подогреются и сыр расплавится. К счастью, на кухню больше никто не заваливается, и мы возвращаемся в комнату.

Вика по-хозяйски протирает стол, задвигает шторы и включает гирлянду, придавая старому обшарпанному интерьеру некое празднество. Макароны раскладывает по чёрным тарелкам, а затем включает электрический чайник.

После всяких перекусов в виде пицц, бэпэшек, вафель, сгущёнки с овсянками и шоколадок «на крайняк» макароны кажутся пищей богов. Вика не пожадничала – приготовила больше половины пачки, так что я впервые за всё время путешествия ещё и вдоволь наедаюсь.