150 часов до встречи

– У меня раньше любимый сырок был «Рыжий Ап», – вспоминаю я. – Так и не смог понять, лис на нём был нарисован или ещё кто…

– По-моему, там чебурашка крашенная была, – смеётся Тим, но тут же сникает. – Тоже его любил, но их не продают сто лет… У меня теперь вот этот самый любимый, – он показывает на КЦ-шный сырок с ванильным вкусом. – Он, кстати, самый дешёвый из этих. Жаль, что только один был… Держи, – он протягивает сырок мне.

– Но… он же твой любимый? – недопонимаю я.

– Ну? – Тим смотрит на меня, как на дурака, а я всё никак не соображаю.

– Так зачем ты мне его даёшь, если он единственный?

– Потому что я хочу, чтобы ты попробовал мой любимый сырок, – с расстановкой поясняет он.

У меня в голове будто что-то взрывается. Конечно, меня тоже учили делиться и всё такое, да и к тому же это всего лишь обычный сырок, но… поступок Тимохи для меня равносилен чему-то благородному, какой-то огромной щедрости, на которую я сам бы никогда не пошёл.

Я в жутком смущении беру сырок, вытаскиваю его из обёртки и ещё некоторое время пялюсь на него, как на нечто ценное. А затем разламываю его пополам и одну часть вручаю Тимофею.

– Спасибо, – сквозь улыбку отвечает он, и мы одновременно закидываем сырки в рот.

– Мм, а он ничё так, – произношу я, смакуя ванильный вкус.

Ещё некоторое время мы уплетаем сырки, попутно делясь воспоминаниями из детства. Как играли в магазин, представляя, что листья деревьев – это деньги. Как стреляли рябиной из напальчников, натянутых на обрезанные горлышки бутылок. Как летом поливались водой из шлангов, водяных пистолетов или даже тех же бутылок, проделав в крышках отверстия. Как делали салаты из цветов и травы. Как собирали фишки и наклейки и обменивались ими с другими. Как на сдачу, полученную после похода в магазин, покупали жвачки по рублю и как слизывали йогурт с этикеток. Как бежали после школы домой, чтобы успеть на любимый мультик и как претворялись спящими на диване, чтобы родители отнесли на кровать на руках.

– Слушай, а почему ты с бабушкой живёшь? – приходит мне в голову вопрос. Может, он и бестактный, но после такого душевного разговора стираются между запрещёнными и разрешёнными темами стираются все рамки. – Где родаки твои?

– Они… далеко, – неохотно отвечает Тимоха. – В Нидерландах.

– Типа в командировке?

– Ну, не совсем. Живут там.

– Они приезжают хоть?

Тимоха качает головой, опустив взгляд и сильно сомкнув скулы.

– Им там лучше. Пусть живут.

И, больше не говоря ни слова, он начинает раскачивать качели.

Тимьянск

8 июня, вечер

Несмотря на то, что Тим предупредил бабушку о нашем скором приходе, когда мы уже подходили к железной дороге, дверь всё равно оказывается закрыта. Тим давит на звонок, а за ним следует голос бабы Тони: «Иду-иду». Она тяжело спускает по порожкам и открывает шпингалет. Как только мы влетаем внутрь, она закрывает за нами – на этот раз уже на два шпингалета, верхний и нижний.

– Давайте быстрей мойте руки и садитесь ужинать, а то уже всё стынет.

Насчёт пира все мои ожидания оправдались: на ужин баба Тоня наваливает по две порции гречки на каждого, причём сразу и с котлетой и с курицей, да ещё и целый салат в придачу.

– Ешьте-ешьте, яко полдня голодные ходите, – причитала она.

Едва съев половину, я уже чувствую, что больше в меня не влезет, но приходится перебороть себя, чтобы не обидеть старушку. Не понимаю, и как Тимоха с такой бабушкой остаётся таким дрищом? Мне кажется, я только за сегодняшний день потолстел уже на пару кило.

Едва мы расправляемся со всем ужином, баба Тоня уже наливает нам чай. Ароматный, душистый – из чабреца. Моя бабушка тоже готовила такой когда-то, поэтому этот дивный запах невольно ассоциируется у меня с детством. К чаю она подаёт печенюшки в виде животных и домашнюю сгущёнку. Когда баба Тоня отходит в другую комнату, мы с Тимом, как маленькие, начинаем играть с печеньями, то потопляя животных в горячем чае, то откусывая им головы.

Удовлетворившись нашими полными животами, баба Тоня выпускает нас из-за стола и сразу же велит:

– А теперь бегом мыться, а то всю грязь на огороде собрали.

У меня не остаётся никаких сил на душ, и я надеюсь, что Тимоха как-нибудь, да оспорит приказ бабушки, но он даже и не пытается.

Правда, вскоре оказывается, что никакой душ мне не светит. Всё в деревенских традициях: кастрюля горячей воды, кастрюля холодной и черпак. Первым идёт мыться Тимоха, а я остаюсь наедине с бабой Тоней, отчего мне становится слегка неловко. Чтобы хоть чем-то себя занять, осматриваюсь вокруг.

– Ой, а у вас гитара есть? – задаю я чисто риторический вопрос, заметив притаившийся за дверью самодельный футляр.

– Да, эт ещё от деда осталось, – говорит баб Тоня, присев и сложив руки на животе. С минуту она невидящим взглядом смотрит на обречённую на бессмысленное существование гитару, горестно вздыхает и преображается буквально за секунду: – А ты что, играть умеешь? – в миг развеселев, спрашивает она.

– Да-а, знаю вот парочку песен.

– Может, сыграешь что-нибудь? – и не дожидаясь моего согласия, уже тянется за наследственным трофеем и расчехляет его.