В душе нарастает тоска, и чтобы хоть как-то отвлечься от неё, я перевожу взгляд на небо. На чёрном-чёрном и совершенно чистом полотне виднеются маленькие звёзды. Я узнаю Большую медведицу, вслед за ней – Малую. Это так странно – находиться так далеко от дома и видеть те же звёзды. В любом месте, в любой точке полушария, сколько бы километров тебя не разделяло от дома, какие бы океаны не лежали между вами, ты всё равно можешь поднять голову вверх, посмотреть на знакомые с детства звёзды и почувствовать себя дома.
Только сейчас я осознаю, что за всё это время мы с Тимом не обмолвились ни словом. Он лежит рядом, тесно-тесно прижавшись ко мне, чтобы не упасть с края, и тоже смотрит на звёзды. И наше молчание… оно совершенно не такое, как с другими людьми. Оно какое-то интимное, совершенно личное, не напряженное, а, наоборот, расслабляющее и объединяющее. Как же я рад, что и в моей жизни появился человек, с которым можно просто помолчать и понимать друг друга без слов.
– Смотри, звезда падает, – боясь разрушить хрупкую тишину, указываю я на летящую комету. И вместо того, чтобы загадать желание, мысленно проговариваю: «Спасибо за эту ночь».
Тимофей тоже что-то загадал – я вижу это по его таинственной улыбке, но не хочу спрашивать что. В конце концов, каждый имеет право на свои секреты.
– Знаешь, – шепчет он. – Я раньше часто лазил на эту крышу, но… мне никогда не было на ней так хорошо, как сейчас. Видимо, на впечатление о месте сильно влияют люди.
– Или их отсутствие, – грустно подмечаю я. Я понимаю, что, как бы мне не хотелось здесь задержаться, но мне придётся уехать, и Тимоха больше не сможет залезть на эту крышу, потому что она будем напоминать ему о том, как мы здесь сидели.
– Любые ассоциации можно перезаписать новыми воспоминаниями, – говорит Тимоха. – Как однажды сказала мне бабушка: «Подобное нужно лечить подобным» и стала растирать меня водкой, потому что у меня температура тогда за сорок перевалила.
– Не думал, что с такой температурой вообще живут, – задумчиво подмечаю я.
– Раз на раз не приходится, – Тимоха таинственно улыбается, будто пытается скрыть за этой маской секрет, которым не хочет делиться, но уже в следующий миг становится мрачнее тучи: – Бабушка тогда все нервы из-за меня посадила. Сердце не выдержало – инфаркт. А как всё закончилось… – он морщится и продолжает слегка подсевшим голосом: – Когда всё закончилось, совершенно другим человеком стала. Самогонный аппарат выкинула, хотя мы только за счёт него в последние годы и жили. Зато по всем углам иконы появились… Ба сказала, что Бог нам второй шанс дал, чтобы мы смогли от наших грехов очиститься…
– Я не особый любитель пива, но под такие душевные разговоры оно было бы к месту, – выдаю я.
– Согласен, – подтверждает Тимоха.
– А у тебя в доме вообще ничего нет? Ну, из алкашки?
– Не-е… После того, как она самогонный аппарат выкинула, самое крепкое у нас – это квас да тройной одеколон, разве что.
И тут у меня загораются глаза. Разумом я понимаю, что это тупая, самая тупая идея в моей жизни, но безумное желание завладевает рассудком.
– Дава-а-ай! – полушёпотом ликую я.
– Чего? – не понимает Тим. – Квас?
– Да нет, одеколон давай попробуем!
– Ты чего, в нём же всякой фигни намешано…
– Да в любой водке всякой фигни намешано, никто ж не умер ещё. Ну, почти…
Пару секунд Тимофей обескураженно вглядывается мне в лицо, пытаясь определить, шучу я или нет, но, заразившись моим сумасшедшим энтузиазмом, расплывается в заговорщической улыбке.
– Ща поищу, – говорит он и ловко ныряет в оконный проём.
– Только не спались!
Следующие пять минут я сижу как на иголках. Я жутко переживаю за то, что баба Тоня могла не вовремя проснуться и застукать Тимоху, но вскоре он возвращается с добычей: в руке у него наполовину полный пузырёк одеколона.
– Я подумал, что без закуски мы точно не выживем, – ухмыляется он, доставая из кармана кенгурушки два йогурта и вручая один мне.
– Скорей уж без запивки, – ухмыляюсь я.
Мы усаживаемся поудобнее, сев друг напротив друга, поджав ноги. Срывая с баночек этикеты, облизываем с них йогурт, заливаем туда немного одеколона и размешиваем пальцами. Я ещё не выпил ни грамма, но меня окутывает приятное головокружение, а из груди рвётся нестерпимый хохот, будто уже накрыло.
– Давай, короче, за то, чтобы в жизни успеть попробовать всё, – толкаю я тост.
– И никогда об этом не жалеть, – добавляет Тим.
Мы стукаемся баночками «Чудо», но выпить оба не торопимся, переглядываясь друг с другом и усмехаясь.
– Ну, всё же пахнет йогуртом, – утешаю я себя и на этой мысли делаю несколько глотков. Вкус, конечно, не из самых приятных, одеколон начинает щипать язык, но я не обращаю внимания на эти мелочи и радуюсь такому безумству. Тимоха, не желая оставаться в стороне, догоняет меня и, не прекращая улыбаться, морщится.
– Нужно было и закуску прихватить, – с хрипотцой в голосе подмечает он.
– Да ладно, хорошо зашла, – подшучиваю я. – Главное, чтоб мы не отравились потом. Хотя, по сути, если одеколон – лекарство, то может им и горло лечить можно?