Читаем 151 стихотворение полностью

ведь мы с Тамарой ходим парой

ты не был там

он побледнел

от этих слов и тотчас же закрыл

лицо свое и пол газетой старой

как шестизначный мимикрыл


за окном стало накрапывать

свет неожиданно погас

в дверь постучали

явился слесарь

дернул кран

мы оказались в кинозале

где нам злодейство показали

и пили кровь и дибазол

из трех корон как Цинандали

мы замерзали с трех сторон


Вода медленно поднималась. На первом этаже послышался звон разбитого стекла. На подоконник сел голубь, растопырив мокрые перья. Стуча клювом он поглядывал на бутылочку оливкового масла с надписью Made in Spain на этикетке. Тикал таймер остывающей печки. Любимая колдовала со слесарем в ванной. Несмотря на предрассветный час небо не прояснялось.


мы пили красное вино

и положив на плечи ноги

читали наизусть две книги

хотя хватило б и одной

из уст в уста читали книги

где было все предрешено

мелким шрифтом

с параллельными местами

и условными обозначениями

в частности пункт А

оказался пятым а В шестым

темп нарастал — дыхание участилось

любимая еще спала и во сне улыбалась

понюхав крепких и приятных

искусство требовало чистых — первородных

и новых жертв

вода достигла — комната всплыла

положив предел высокоумию гордых

с последней прямотой бетонного угла

я вздрогнула

он расстегнул

она дала

мои чертежи остались нетронутыми

голубь на подоконнике наклонил голову

и несколько раз отчетливо произнес

слесарь! слесарь! слесарь!

окно растворилось и вода хлынула внутрь


23.1.92

Аппарат 46


он видит мир горизонтальным

лежащим — полуобнаженным

куда легко войти с ножом и

ножом блаженствовать зеркальным


он обнажением безмолвным

не наслаждается впрямую

но видит жизнь совсем иную

лишь бегло теребя камею


под угловым наклоном малым

он лишь слегка приподнимает

станок покрытый телом жизни

и тело корчится от жизни


а вздрогнуть все-таки не смеет

а все-таки ему вертеться

вокруг оси обетованной

не обязательно и странно


не обязательно совсем

чего вертеться-то Господи


Господи сохрани и спаси

падших ангелов твоих беспечальных

и мнимых иноков твоих

твоих ветреных рабов обуянных гордыней

и денно и нощно о бренном пекущихся

недоосмысленных и немощных чад твоих


лежащим и горизонтальным

он видит мир — совсем отдельным

каких-нибудь двоих-троих

зажатых светом и струбциной

священнодействуя за сценой

пока не пропоет петух


и слабый отсвет марганцовки

уже вошедшей в образ крови

покроет мрамор и линолеум и гравий

и робкий график

на миллиметровке


29.4.93

она выгибается когда целует...


она выгибается когда целует

и цепенеет когда обманывается

она не выёбывается

она выматывается

то захлебнется то уцелеет

она ненавидит дизайн для уродов

когда ей одно в другое врезается

я даже не знаю как это называется

впрочем так и называется — для уродов

она бы рада пройтись и пАхнуть

свистеть на ветке Высокой Моды

но эти морды — им лишь бы пухнуть

от пива

им лишь бы трахнуть

трое грузят фанеру в подъезде

простой уставился весь на взводе

пойти и дать ему смеха ради

по морде

и тут же с шиком уехать в Сочи

к французам уехать или в Сан-Франциско

не близко правда зато без сдачи

но очень-очень не близко

и вот она едет на Пушку с мужем

рука спокойно лежит на поручне

скользя в пространстве разбитом на парочки

спокойно думает — это мы можем —

рука спокойно лежит на пушке

фанеру грузят — морды алеют

дизайнеры вляпываются в собачьи какашки

уроды выёбываются

она целует


06.06.93

захотелось немножко…


захотелось немножко пожить

не по средствам

непосредственно то есть

захотелось пожить

непосредственно жизнь это что?

так... сложить-разложить

захотелось... да нет расхотелось уж

раз не по средствам

захотелось измыслить заведомо ложно

из отъявленной мухи

откровенно большого слона

но пока растекалась по древу

большая в пузыриках мелких слюна

против мух были брошены танки

алё вас не слышно

где ты милая?

чтоб ты пропала

пропала куда говорю

нет нет нет говорить не могу

говорить это знаешь работа

приезжай поработаем

подтвердим что ничто не забыто

кроме зонтика

ну приезжай расскажи мне про деньги

я рис с абрикосом сварю

нет? не хочешь? ну с Богом

не буду варить ничего

посижу в своем кресле

что может быть лучше сидения в кресле?

в кресле кроме сидения

есть спинка и два подлокотника — если

всё это использовать с толком

то больше пожалуй не нужно уже ничего

лишь закроешь глаза — вот она

непосредственно жизнь

узнаю ли тебя

голубой экскаватор в платочке

я торчу непосредственно

в каждой сжимаемой вздохами точке

в каждой ямке монетке точилке

кленовом листочке

я сжимаюсь торчу откровенно

работаю ботаю ботаю ботаю


10.07.93

я вечный двигатель...


я вечный двигатель Соломенной Сторожки

я рожица кривая — плавильный агрегат

фамильных благоглупостей

бирюлек драгоценных

Карл-Фридрих-Цейсс — бинокль

концертный для разглядывания слез

и тонких вен

и разноцветных бусинок зачатья

я часть той силы что

почти что нечисть но терплю

перехожу грозу по отрывному

над-пропастью-во-ржи-календарю

двумя руками открывая двери

в пространство междометий и волков

накопленных в капкане метрополитена

корплю над устрицей —

над скорбным завитком

телесности оправленной в терпимость

в бесчувственность

бесчисленных домов терпимости

над нашей головой

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза
Собрание сочинений. Том 2. Мифы
Собрание сочинений. Том 2. Мифы

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. Во второй том собрания «Мифы» вошли разножанровые произведения Генриха Сапгира, апеллирующие к мифологическому сознанию читателя: от традиционных античных и библейских сюжетов, решительно переосмысленных поэтом до творимой на наших глазах мифологизации обыденной жизни московской богемы 1960–1990‐х.

Генрих Вениаминович Сапгир , Юрий Борисович Орлицкий

Поэзия / Русская классическая проза
Страна Муравия (поэма и стихотворения)
Страна Муравия (поэма и стихотворения)

Твардовский обладал абсолютным гражданским слухом и художественными возможностями отобразить свою эпоху в литературе. Он прошел путь от человека, полностью доверявшего существующему строю, до поэта, который не мог мириться с разрушительными тенденциями в обществе.В книгу входят поэма "Страна Муравия"(1934 — 1936), после выхода которой к Твардовскому пришла слава, и стихотворения из цикла "Сельская хроника", тематически примыкающие к поэме, а также статья А. Твардовского "О "Стране Муравии". Поэма посвящена коллективизации, сложному пути крестьянина к новому укладу жизни. Муравия представляется страной мужицкого, хуторского собственнического счастья в противоположность колхозу, где человек, будто бы, лишен "независимости", "самостоятельности", где "всех стригут под один гребешок", как это внушали среднему крестьянину в первые годы коллективизации враждебные ей люди кулаки и подкулачники. В центре поэмы — рядовой крестьянин Никита Моргунок. В нем глубока и сильна любовь к труду, к родной земле, но в то же время он еще в тисках собственнических предрассудков — он стремится стать самостоятельным «хозяином», его еще пугает колхозная жизнь, он боится потерять нажитое тяжелым трудом немудреное свое благополучие. Возвращение Моргунка, убедившегося на фактах новой действительности, что нет и не может быть хорошей жизни вне колхоза, придало наименованию "Страна Муравия" уже новый смысл — Муравия как та "страна", та колхозная счастливая жизнь, которую герой обретает в результате своих поисков.

Александр Трифонович Твардовский

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия