Читаем 151 стихотворение полностью

Холод в голову

Порох в бороду

Двое за спину

Третий в рот


Дичь дремучая

Птичь залётная

А ноги тонкие

А жить-то хо

Доля русская

Воля близкая

Платье женское

Детский хор

большое дело ёклмн...


большое дело ёклмн

добиться чистоты (кто понимает)

большое тело медленно снимает

тяжелые намокшие штаны


и облаков тяжелая намокшая гряда

как говорили б мы во времена иные

когда б мы были НЕ глухонемые

подходит ближе и рифмуется с ТУДА


или СЮДА а ты берешь простую вещь

к примеру — хотя что они примеры

мы ищем не объект а полумеры

когда нам угрожает ну к примеру вещь


но чистота впивается как символ или клещ

и утренняя кровь в оконной ране

толкает вновь к единоборству на арене

и с вытянутых рук соскальзывает плащ


пропылесось арену гладиатор


11.07.93

Жаркое лето 1991-го


один пионер

изобрел кондиционер

коим довел до кондиции

одного патриция

в результате совместного переохлаждения

они совершили вероломное

научно-техническое нападение

на одно высокопоставленное опахало

и оно поставленное высоко моментально упало

и не только в глазах мировой общественности

но и вниз головой по служебной лестнице

однако падая по этой лестнице вниз

и теряя попеременно

то ключи то достоинство то пульс

оно нечаянно хвостиком махнуло

и свалило со стула

вышеупомянутого пионера

пристраивавшего своего кондиционера

и помогавшего ему в этом патриция

все еще находившегося в нужной кондиции

тут раздалось и АХ и УВЫ

но дело даже не в том

что оказалось две пробитых головы

а в том что разбилось сердце

премудрого устройства

плода умственного усердства

и физического геройства

и в итоге все вверенное нам пространство

немедленно погрузилось в уныние и пьянство

потому что в итоге

все вверенное нам пространство

экзистенции и культуры

достигло чрезвычайно высокой температуры

что совершенно лишило и культуру и экзистенцию

сколько-нибудь заметной

креативно-витальной потенции

ибо вся имевшаяся в наличии креативность

демонстративно ушла в консервативность

хлопнув дверью на всю империю

а витальность и вовсе устремилась к нулю

в чем лично я ее совершенно не виню

ибо о какой витальности вообще может идти речь

если жара такая что просто ни сесть ни лечь

просто ни дать ни взять ни мяса ни рыбы

не получив ни в ухо ни в рыло

а уж как и что при этом течет по усам

каждый знает и сам

знал безусловно и присутствовавший при сем

один наблюдательный почтальон

и вот что придумал он

перлюстрируя первое попавшееся на глаза

почтовое отправление

причем подумал без всякого сожаления

хотя конечно и без какой бы то ни было радости

столь же неуместной при жарище в тысячу градусов

подумал просто как ненавязчивый идиот

как плывущая по течению особа

из не особо ценных пород

в общем как существо

без излишних интеллектуальных запросов

и даже без высшего образования

интересно подумал он

а каково-то сейчас бедному дяде Ване?


4-5.6.91

мы пели танцевали…


мы пели танцевали

и кто-то траванул

пришел милиционер

кого-то там забрали

мы к Пушкину пошли

а по дороге ветер

и кто-то там не вытер

слезу — и гул земли

как чайник или птица

не вытерпел в кустах

а по дороге — ах

пришла пора прощаться

пришла пора прощаться

и на дороге — ах

мы стали угощаться

и уронили двух

мы уронили где-то

достоинство и честь

и остальную часть

и ум и где-то совесть

и легкие и пульс

и семена и завязь

и легкие на зависть

взлетели до небес

по миру разошлись

рассыпались

распались


11.2.92

в каком из пяти...


в каком из пяти любимейших мной положений

вы желаете нюхать розы? в девятом? отлично

тогда отпустите горничную — скажите что все оплачено

и предадимся скорее труду не оскорбляющему скрижалей


мы будем нюхать сначала только в отдельных точках

не стачивая резцов и циркулем пренебрегая

медля — почти не дыша — почти вслепую

приберегая волнение допустимое лишь на скачках


от качества вздоха зависит и концентрация неги

в каждой отдельной струйке или лучше сказать флюиде

и то как покалыванье ощущаешь сквозь платье

еще и не видя ни роз ни шипов а только босые ноги


пещерные своды стоп замыкающих вздорное яблоко

которой из трех небожительниц от ревности безутешных

впору оно придется? и сколько сынов желтушных

вытошнит на обломках крепости шлемоблещущего гемофилика


лики — алый и белый — хронический антагонизм подобья

вздыбленный бархат хриплый фолликулярный ангел

бутон набухает в горле карлик выдаивает фурункул

реки сливаются в термос герметично хранящий торжественное безрыбье


раз уж пришли так пойте — нюхайте эту копоть

роза была землею пока слово было у Бога

и за свою убогость и за никчемность бега

в благоуханье зигзага — за это нельзя не выпить


раз уж пришли так пейте — нюхайте землю ибо

розы вымерли ночью еще в позапрошлом столетье

на этой планете остались только криптон да литий

имитирующие трение мягких тканей за дверями ночного клуба


27-30.7.91

Из Петрония


Что-то ужасное льет из пакета

дева прекрасная с сыром в руке

смотрит потупленно как напрягаясь к прыжку

мраморный кот караулит в кустах голубиное стадо

Мраморный лев караулит у портика стадо эстетов

Дева прекрасная с тазом округлым потупленно жаждет

Пьяный философ пытаясь нашарить под тогой

промазывает уже трижды

Тучная жаба погано дыша еле тащит бурдюк

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза
Собрание сочинений. Том 2. Мифы
Собрание сочинений. Том 2. Мифы

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. Во второй том собрания «Мифы» вошли разножанровые произведения Генриха Сапгира, апеллирующие к мифологическому сознанию читателя: от традиционных античных и библейских сюжетов, решительно переосмысленных поэтом до творимой на наших глазах мифологизации обыденной жизни московской богемы 1960–1990‐х.

Генрих Вениаминович Сапгир , Юрий Борисович Орлицкий

Поэзия / Русская классическая проза
Страна Муравия (поэма и стихотворения)
Страна Муравия (поэма и стихотворения)

Твардовский обладал абсолютным гражданским слухом и художественными возможностями отобразить свою эпоху в литературе. Он прошел путь от человека, полностью доверявшего существующему строю, до поэта, который не мог мириться с разрушительными тенденциями в обществе.В книгу входят поэма "Страна Муравия"(1934 — 1936), после выхода которой к Твардовскому пришла слава, и стихотворения из цикла "Сельская хроника", тематически примыкающие к поэме, а также статья А. Твардовского "О "Стране Муравии". Поэма посвящена коллективизации, сложному пути крестьянина к новому укладу жизни. Муравия представляется страной мужицкого, хуторского собственнического счастья в противоположность колхозу, где человек, будто бы, лишен "независимости", "самостоятельности", где "всех стригут под один гребешок", как это внушали среднему крестьянину в первые годы коллективизации враждебные ей люди кулаки и подкулачники. В центре поэмы — рядовой крестьянин Никита Моргунок. В нем глубока и сильна любовь к труду, к родной земле, но в то же время он еще в тисках собственнических предрассудков — он стремится стать самостоятельным «хозяином», его еще пугает колхозная жизнь, он боится потерять нажитое тяжелым трудом немудреное свое благополучие. Возвращение Моргунка, убедившегося на фактах новой действительности, что нет и не может быть хорошей жизни вне колхоза, придало наименованию "Страна Муравия" уже новый смысл — Муравия как та "страна", та колхозная счастливая жизнь, которую герой обретает в результате своих поисков.

Александр Трифонович Твардовский

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия