16 лѣтъ въ Сибири

Особенно хорошо помню эту весну: какую-то ноющую, щемящую тоску испытывалъ я тогда. Это безцѣльное, безсмысленное существованіе въ стѣнахъ тюрьмы, когда все въ природѣ оживаетъ, дѣйствовало самымъ гнетущимъ образомъ на настроеніе. Чтеніе тоже не развлекало, не давало забыться: строки мелькали передъ глазами, не задѣвая мысли, не оставляя слѣда въ памяти. Вообще, въ такой обстановкѣ работаетъ только воображеніе, фантазія, и на умъ приходятъ одни лишь воспоминанія о невозвратномъ прошломъ. Умственныя занятія, мало производительныя въ тюрьмѣ, но сравненію съ количествомъ затрачиваемыхъ на нихъ усилій и времени, — весной, когда все окружающее въ природѣ стремится къ жизни, становятся почти совершенно безрезультатными. Тюремная обстановка, а въ особенности настроенія заключенныхъ, мѣшаютъ имъ на чемъ-нибудь сосредоточиться. Память притупляется, мыслительныя способности ослабѣваютъ, и ясно чувствуешь, что, оставаясь тѣмъ же человѣкомъ, ты, однако, быстро поддаешься вліянію среды. Нерѣдко испытываешь состояніе, аналогичное тому, когда во снѣ что-нибудь тяжелое душитъ тебя. Но при этомъ нѣтъ даже стремленія устранить причины этого состоянія. За рѣдкими исключеніями, чувствуешь себя, какъ бы въ полуснѣ или въ просонкахъ: ты стараешься что-то припомнить, ловишь концы какихъ-то мыслей, но не можешь уцѣпиться за нихъ, задержать ихъ. Такъ бываетъ, когда, проснувшись, чувствуешь, что тебѣ что-то снилось, и ты хочешь, но не можешь припомнить что именно. Нельзя также сказать, чтобы особенно сильно жить хотѣлось: сознаніе ли невозможности очутиться на вольномъ воздухѣ, или общая подавленность тому причина, — только скорѣе чувствуешь равнодушіе къ жизни, даже болѣе того, — желаніе, чтобы безъ твоихъ усилій какъ нибудь скорѣе наступилъ конецъ, чтобы, напр., заснувши, ужъ болѣе не просыпался бы. Такъ чувствуешь себя, возвращаясь съ похоронъ близкаго человѣка. «Зачѣмъ, зачѣмъ жить?» — не разъ задаешь себѣ въ тюрьмѣ вопросъ.

Тюрьма наша расположена была въ небольшой и узкой котловинѣ, окаймленной рядомъ невысокихъ сопокъ (холмовъ), которыя видны были со двора. Сопки эти покрыты жалкою растительностью, по весной онѣ издали казались намъ столь прекрасными и такъ манили къ себѣ! Кругомъ лишь хорошо утоптанный дворъ, на которомъ ни кустика, ни малѣйшей травки, да почернѣвшія отъ времени и непогоды стѣны тюрьмы и высокія пали ограды. И смотритъ съ грустью вдаль заключенный и думаетъ съ тоской: «не быть мнѣ тамъ на просторѣ, въ тѣни деревьевъ, на травѣ!»

Мало нужно узнику, чтобы чувствовать себя хорошо, но и это немногое для него столь же неосуществимо, какъ желаніе пріобрѣсти крылья. Ужъ лучше бы быть больнымъ, разбитымъ физически, отягченнымъ многими годами жизни. Но нѣтъ, чувствуешь себя вполнѣ здоровымъ, находящимся въ цвѣтущемъ возрастѣ. И не годъ, не два, а многіе, многіе годы проведешь за оградой, вдали отъ жизни, въ бездѣйствіи, безъ интересующаго тебя, цѣлесообразнаго занятія.

Пробовали заключенные просить «Кота», чтобы онъ разрѣшилъ устроить во дворѣ огородъ, — мѣста для этого было довольно, а такая работа была бы не только пріятна, но и полезна, такъ какъ доставила бы вамъ кое-какія овощи, полное отсутствіе которыхъ столь вредно отражалось на нашемъ здоровьѣ. Злой «Котъ» отказалъ въ этомъ, потому, молъ, что для такой работы нужно было бы пропустить въ тюрьму лопаты, а при ихъ помощи, видите-ли, можно сдѣлать подкопъ и убѣжать. И это при условіи, что на дворѣ постоянно присутствовали часовые и жандармы, на глазахъ которыхъ работали бы! Когда же одинъ изъ товарищей, получивъ съ воли нѣсколько штукъ цвѣточныхъ сѣмянъ, посѣялъ ихъ въ ящикѣ, наполненномъ землей, жестокій «Котъ» приказалъ жандарму унести и эту невиннѣйшую забаву, подъ тѣмъ предлогомъ, что въ ящикѣ съ землей можно спрятать что-нибудь недозволенное. Подобнаго рода придирки и запрещенія выводили заключенныхъ изъ себя. Какъ ни были мы тогда миролюбиво настроены, но съ каждымъ мѣсяцемъ многимъ становилось все болѣе труднымъ сдерживать себя. Однажды, напр., «Котъ», какъ я уже говорилъ, никогда не рѣшавшійся заходить въ камеры, подошелъ къ дверному окошечку «Дворянки» и обратился въ сидѣвшему въ ней Моисею Диковскому съ какимъ-то вопросомъ. Послѣдній, отвѣтивъ ему лаконическимъ и рѣзкимъ тономъ, хлопнулъ передъ самымъ носомъ «Кота» форточкой. Это произошло на глазахъ у жандармовъ. «Смотрите», — обратился къ старостѣ «Котъ», еле сдерживая свое негодованіе: «я со всѣми вѣжливъ, а мнѣ передъ носомъ хлопаютъ форточкой».