16 лѣтъ въ Сибири

Къ лѣту слѣдующаго года раздраженіе наше готово было вылиться въ какой-нибудь рѣзкой формѣ. Подозрительный «Котъ» прекрасно чувствовалъ это, а потому совсѣмъ пересталъ показываться въ тюрьмѣ. Да и, вообще, онъ началъ остерегаться, такъ какъ зналъ, что нажилъ себѣ кругомъ враговъ. Совершенно одинокій «Котъ» сидѣлъ, запершись у себя, и, какъ передавали жандармы, ссорился съ своей кухаркой изъ-за излишнихъ расходовъ, — «Котъ» былъ неимовѣрно скупъ и негостепріименъ. Онъ боялся выйти изъ дому, опасаясь нападенія съ чьей-либо стороны. Дѣйствительно, въ высшей степени странно, какъ его не убили, — такого рода актъ былъ бы вполнѣ естественъ на Карѣ и вызвалъ бы всеобщее сочувствіе. Наконецъ, не въ моготу стала «Коту» такая жизнь, и онъ началъ бомбардировать начальство рапортами и телеграммами о переводѣ его на службу въ другое мѣсто, подъ предлогомъ разстроеннаго здоровья. Весной 1887 г. просьба его была удовлетворена, и онъ уѣхалъ. Не мало людей на Карѣ, крестясь и не крестясь, напутствовали ненавистнаго «Кота» своими проклятіями. Мы вздохнули съ облегченіемъ.

* * *

Однообразно и тоскливо тянулась наша жизнь, особенно временами. Мѣсяцъ за мѣсяцемъ, годъ за годомъ проходили, не оставляя въ памяти почти никакого слѣда. День, походившій на другой, какъ двѣ капли воды, тянулся безконечно долго. Но вотъ минулъ годъ и, оглянувшись назадъ, рѣшительно нечего бывало вспомнить: прошлое безсодержательно, безцвѣтно, лишено сколько-нибудь крупныхъ, яркихъ фактовъ и происшествій. Нужно сдѣлать неимовѣрныя усилія надъ своей памятью, чтобы выжать изъ нея воспоминанія о такихъ событіяхъ, о которыхъ стоило бы подѣлиться съ другими. Не только, просыпаясь утромъ, каждый заранѣе зналъ, какъ у него самого и у его сокамерниковъ пройдетъ наступившій день, онъ отлично зналъ также, какъ пройдутъ всѣ слѣдующіе недѣли, мѣсяцы и годы. Лишь изрѣдка какое-нибудь незначительное, да и то въ большинствѣ случаевъ предвидѣнное, обстоятельство разнообразило эту убійственно монотонную и тоскливую жизнь. Давно изучены манеры, привычки и вкусы сокамерниковъ, заранѣе хорошо знаешь, что каждый изъ нихъ скажетъ или сдѣлаетъ по поводу того или другого обстоятельства или случая. Давно ты ему и онъ тебѣ надоѣлъ до чертиковъ и, кажется, не смотрѣлъ бы на него, убѣжалъ бы куда-нибудь, спрятался бы отъ всѣхъ. Но въ томъ-то и ужасъ совмѣстной жизни взаперти, что уйти-то никуда нельзя. Годы, многіе годы подрядъ ты долженъ торчать всегда на виду у другихъ, не можешь, хотя бы на минуту, ни днемъ, ни ночью остаться одинъ. Заключенный въ общей камерѣ съ другими не только не имѣетъ своего уютнаго угла, — онъ не имѣетъ рѣшительно никакого. Присоедините къ этому тюремный режимъ, бритье половины головы, обязательно производившееся въ началѣ мѣсяца, вѣчный видъ жандармовъ, утреннія и вечернія повѣрки, еженедѣльные обыски, скудную, ограниченную пищу и проч., — и вы поймете, какъ невыносимо съ годами становилось жить, какъ должны были разстраиваться нервы. Одинъ уже звукъ безпрестанно отпиравшагося и закрывавшагося тяжелаго замка и скрипъ дверей на ржавыхъ петляхъ доводили нѣкоторыхъ чуть ли не до изступленія. Раздражительность, вслѣдствіе нервнаго разстройства, доходила до невѣроятной степени, подчасъ совершенно непонятной и необъяснимой съ точки зрѣнія нормальныхъ, здоровыхъ людей. У нѣкоторыхъ, правда, немногихъ, являлась неимовѣрная обидчивость и вспыльчивость, доходившія до бѣшенства. Изъ-за сущаго пустяка нѣкоторые рвали отношенія другъ съ другомъ и подымали скандалъ. Такъ, однажды, напр., два пріятеля, оба среднихъ лѣтъ и вполнѣ интеллигентные люди, поссорились въ буквальномъ смыслѣ слова «изъ-за выѣденнаго яйца», такъ какъ споръ у нихъ зашелъ о химическомъ составѣ яичной скорлупы.

Такая раздражительность станетъ понятной, если вспомнимъ, что даже нѣжно любящія другъ друга лица, оставаясь долго одни, съ теченіемъ времени надоѣдаютъ одинъ другому. Что же должны были испытывать мы, не по личному желанію собравшіеся въ одно мѣсто, а насильно посаженные правительствомъ подъ замокъ, къ тому же, далеко не всѣ заслуживали симпатію и расположеніе.