16 лѣтъ въ Сибири

Сообщеніе Калюжнаго о происходившей въ то самое время голодовкѣ трехъ женщинъ произвело на собравшихся сильнѣйшее впечатлѣніе. Въ первый моментъ всѣ были какъ бы подавлены услышаннымъ, и на нѣкоторое время воцарилась полная тишина. Сходка эта не походила ни на одну изъ многочисленныхъ, на которыхъ мнѣ до того приходилось присутствовать: хотя и на этотъ разъ не былъ избранъ предсѣдатель, но все время господствовалъ образцовый порядокъ; не было ни громкихъ рѣчей, ни продолжительныхъ споровъ. Обыкновенно всегда молчаливый и при публикѣ крайне застѣнчивый Яцевичъ заговорилъ, помнится мнѣ, первый, дрожащимъ голосомъ. Единодушно принято было чье-то предложеніе не расходиться до тѣхъ поръ, пока не рѣшимъ, что намъ предпринять. Вопросъ о насиліи при увозѣ Е. Ковальской сперва отошелъ на второй планъ, — прежде всего надо было поскорѣе прекратить голодовку трехъ женщинъ. Рѣшено было предложить коменданту вновь предоставить свиданіе, на этотъ разъ со всѣми тремя голодающими и не одному Калюжному, но еще и другому выбранному тюрьмой представителю. Эти два лица отъ имени всѣхъ насъ должны были убѣдить женщинъ прекратить голодовку, съ тѣмъ условіемъ, что мы беремъ на себя разслѣдованіе поведенія Maсюкова и, соотвѣтственно результатамъ его, предпримемъ дальнѣйшіе шаги по отношенію къ комендату. Рѣшено было потребовать у него также свиданіе съ двумя товарищами, находившимися въ вольной командѣ, — Лозяновымъ и Осмоловскимъ, для того, чтобы поручить имъ вести разслѣдованіе объ увозѣ Ковальской. Для переговоровъ обо всемъ вышеизложенномъ съ Масюковымъ выбрали трехъ представителей и черезъ жандарма передали ему, чтобы онъ ихъ вызвалъ къ себѣ. Но трусливый комендантъ побоялся принять всѣхъ трехъ и попросилъ прислать лишь одного представителя. Выбрали Яцевича, поручивъ ему передать Масюкову, что лучше всего онъ сдѣлаетъ, если подастъ просьбу о переводѣ его въ другое мѣсто.

Былъ поздній часъ. Давно прошло время вечерней повѣрки, а между тѣмъ насъ все не запирали въ камерахъ: комендантъ, очевидно, не желалъ стѣснять наше совѣщаніе. Въ слабо освѣщенномъ коридорѣ мрачно расхаживали нѣкоторые изъ заключенныхъ, повидимому, мало или вовсе несочувствовавшіе затѣянному женщинами протесту, такъ какъ они опасались всякихъ для насъ усложненій и, быть можетъ, большихъ страданій. Видя, что происходитъ нѣчто очень важное и серьезное у насъ, жандармы столпились у своего столика и тихо перешептывались. Кругомъ чувствовалась какая-то особенная торжественность. По уходѣ Яцевича къ коменданту, нѣкоторые выражали опасеніе, что голодающія женщины не согласятся на наше предложеніе, а потому находили необходимымъ, чтобы наши два уполномоченные заявили имъ, что, разъ онѣ не откажутся отъ голодовки, то и мы приступимъ къ ней, хотя для насъ далеко еще не выяснены были всѣ обстоятельства увоза Ковальской. Другіе настаивали на томъ, что такое заявленіе можно сдѣлать, лишь имѣя увѣренность, что дѣйствительно вся наша тюрьма согласна прибѣгнуть къ голодовкѣ, но въ этомъ нельзя было тогда ручаться даже за большинство сидѣвшихъ у насъ.

Вернувшись отъ коменданта только въ 11 час. вечера, Яцевичъ сообщилъ намъ, что Масюковъ согласился на всѣ наши предложенія. Комендантъ тотчасъ же предоставилъ ему свиданіе съ вольнокомандцами, — Лозяновымъ и Осмоловскимъ и обѣщалъ распорядиться, чтобы всѣ подчиненныя ему лица давали нашимъ «слѣдователямъ» правдивыя показанія; онъ также согласился передать намъ въ тюрьму результаты ихъ разслѣдованія въ запечатанныхъ конвертахъ безъ предварительнаго своего пересмотра. Осмоловскій, негласно уже самъ занимавшійся разслѣдованіемъ исторіи увоза Ковальской, передалъ Яцевичу, что слухъ, будто бы Масюковъ вмѣстѣ съ Архиповымъ и Бобровскимъ отпускалъ шутки и сальности, никѣмъ не подтверждается. Повидимому, изъ присущей Яцевичу деликатности, онъ не рѣшился передать комендату нашъ совѣтъ хлопотать о переводѣ.