16 лѣтъ въ Сибири

Только камеры, находившіяся въ верхнемъ этажѣ и выходившія окнами на улицу, были просторны и свѣтлы; остальныя были незначительныхъ размѣровъ и менѣе свѣтлы. Но за то въ нихъ вовсе не было нашей знаменитой «параши», — ее замѣняло приспособленіе, сдѣланное въ стѣнѣ въ видѣ шкафа съ дверью внутрь и съ отверстіемъ въ коридоръ, черезъ которое служитель выносилъ посудину. Благодаря этому приспособленію, а также хорошей вентиляціи, воздухъ въ камерахъ былъ всегда чистый. Въ одномъ углу помѣщалась топившаяся изъ коридора кирпичная печь, которая срерху до низу отгорожена была отъ камеры толстой желѣзной рѣшеткой, какъ мнѣ объясняли надзиратели, — для предупрежденія побѣга.

По инструкціи заключенный обязанъ былъ повиноваться всѣмъ распоряженіямъ тюремной администраціи. Особенно рельефно бросилось мнѣ это въ глаза по слѣдующему случаю.

Однажды меня повели въ нижній коридоръ, гдѣ я увидѣлъ выстроенныхъ въ шеренги арестованныхъ, которые, повидимому, ждали чего-то. Мнѣ также предложили стать въ рядъ, но я предварительно пожелалъ узнать, въ чемъ дѣло? Надзиратель сообщилъ мнѣ, что пріѣхалъ католическій священникъ, который желалъ видѣть всѣхъ заключенныхъ, — ихъ, дѣйствительно, по одному впускали въ посѣтительскую комнату гдѣ сидѣлъ ксендзъ. Услышавъ это объясненіе, я заявилъ, что, не имѣю никакого желанія бесѣдовать съ нимъ, и просилъ повести меня обратно въ камеру. Но надзиратель съ улыбкой отвѣтилъ мнѣ:

— Но онъ хочетъ васъ видѣть, и вы должны къ нему зайти.

— Вы не можете заставить меня видѣть того, кого я не желаю! — воскликнулъ я.

Находившіеся при этомъ три надзирателя разсмѣялись, выражая этимъ, вѣроятно, свое изумленіе по поводу страннаго упрямства чудака-иностранца.

Въ концѣ-концовъ, не желая изъ-за такого пустяка подымать исторію, я зашелъ въ посѣтительскую, когда до меня дошла очередь. Разговоръ съ ксендзомъ у меня былъ самый короткій:

— Вы какой религіи? — спросилъ онъ.

— Я соціалдемократъ.

Ксендзъ посмотрѣлъ на меня съ грустью, покачалъ головой и сказалъ, что я могу уйти.

Своеобразное вниманіе, проявляемое надзирателями, особенно на первыхъ порахъ, къ арестованному, также заключало въ себѣ немало оскорбительнаго. Случалось, сидишь въ камерѣ за чтеніемъ или за письмомъ и вдругъ предъ тобою выростаетъ приставникъ: подкравшись на цыпочкахъ и безъ шуму открывъ дверь, онъ являлся внезапно, чтобы застигнуть заключеннаго врасплохъ. Меня, такимъ образомъ, они неоднократно ловили на томъ, что я смотрѣлъ въ окно, — развлеченіе это, какъ мы уже знаемъ, строго возбранялось по инструкціи. Но въ концѣ-концовъ мнѣ удалось убѣдить надзирателей въ безобидности этого развлеченія, и они стали смотрѣть на такое нарушеніе мною инструкціи сквозь пальцы.

Особенно характерной казалась тщательность обысковъ, производившихся у арестованныхъ. Мнѣ, напримѣръ, прислали съ воли десятокъ апельсинъ. Но прежде чѣмъ передать ихъ мнѣ, администрація разрѣзала каждый на четыре части. Такая подозрительность переходила всякія границы.

Всѣ эти мелочи и формальности вначалѣ сильно раздражали меня. Но мало-по-малу я самъ началъ привыкать къ нѣмцамъ, да и они, повидимому, становились все менѣе придирчивыми. Въ этомъ отношеніи не малую роль играло то, что я былъ иностранцемъ, какового тюремные служащіе столь маленькаго городка, какъ Фрейбургъ, быть можетъ, видѣли впервые. Затѣмъ, хотя нѣмецкій чиновникъ вообще безкорыстенъ, но и въ немъ все же нѣкоторое расположеніе къ себѣ вызываетъ человѣкъ, матеріально обезпеченный; а тюремные служащіе видѣли, что я не нуждаюсь въ средствахъ: у меня было съ собою все, что только нужно и возможно имѣть при себѣ въ тюрьмѣ, — проф. Тунъ и товарищи привозили и присылали мнѣ даже въ излишнемъ количествѣ всякіе вещи и продукты; затѣмъ, они видѣли, что я не походилъ на другихъ сидѣвшихъ въ этой тюрьмѣ преступниковъ, и что слѣдователь и проф. Тунъ относятся ко мнѣ, какъ къ человѣку интеллигентному. Къ тому же въ разговорахъ съ надзирателями я, отчасти искренно, отчасти преднамѣренно, старался внушить имъ, что меня должны скоро выпустить, и на первыхъ порахъ они, кажется, вѣрили этому. Но, кромѣ того, допуская возможность, что мнѣ необходимо будетъ устроить побѣгъ изъ этой тюрьмы, я умышленно задавался цѣлью привлечь надзирателей на свою сторону.

Всего было ихъ трое, изъ которыхъ одинъ считался старшимъ, — онъ одновременно отправлялъ обязанности смотрителя тюрьмы и надзирателя. Его-то, прежде всего, я постарался привлечь. Исполнительный и не злой человѣкъ, г. Ротъ, — какъ величали его заключенные, — вмѣстѣ съ многочисленной своей семьей занималъ квартиру, находившуюся въ нижнемъ этажѣ, рядомъ съ конторой. Отчасти вслѣдствіе того, что тюремная пища была очень скудна, но также въ видахъ побѣга, я рѣшилъ получать столъ у фрау Ротъ, что инструкціей разрѣшалось.