16 лѣтъ въ Сибири

За Властопуло первымъ послѣдовалъ въ «колонію» Евсѣевъ. Его уходъ изъ тюрьмы ни для кого не былъ неожиданнымъ и меньше всего огорчилъ насъ, такъ какъ онъ не пользовался среди насъ особенной симпатіей. Неразвитый, озлобленный противъ всѣхъ и крайне вспыльчивый, онъ раньше другихъ изъ яраго террориста превратился въ монархиста и, когда въ тюрьмѣ узнали о его переселеніи, то нѣкоторые говорили: «туда ему и дорога»!

Его сопроцессникъ Хохловъ крѣпился нѣкоторое время. Но, однажды, во время прогулки онъ обратился ко мнѣ съ просьбой подарить ему на память одну изъ принадлежавшихъ мнѣ книгъ, — нѣкоторыя изъ послѣднихъ считались у насъ частной собственностью, находившейся въ общемъ пользованіи. На мой вопросъ, собирается ли онъ уйти изъ тюрьмы, онъ заявилъ, что рѣшилъ подать прошеніе о помилованіи. Онъ прибавилъ затѣмъ, что такое намѣреніе давно уже явилось у него, но не хватало рѣшимости исполнить его. Изъ товарищескаго чувства онъ отказался бы отъ этого шага, если бы не былъ осужденъ на столь продолжительный срокъ (20 л.). Онъ говорилъ дальше, что разстается съ товарищами съ большимъ сожалѣніемъ и выноситъ къ нимъ глубокую благодарность за всю ту пользу, какую они ему оказали. Въ тотъ же день Хохловъ обратился къ нашему старостѣ съ просьбой объявить по всѣмъ камерамъ объ его уходѣ въ колонію.

Ярый монархистъ рабочій Иванченко за долго до подачи прошенія сообщилъ остальнымъ о такомъ своемъ намѣреніи. Но онъ рѣшилъ уйти въ колонію, когда минетъ ровно десять лѣтъ со дня его ареста (въ февралѣ 1879 г.). Въ отличіе отъ всѣхъ остальныхъ раскаявшихся, которые все же стыдились этого шага, Иванченко, наоборотъ, говорилъ о немъ съ полнымъ сознаніемъ своей правоты: «ничего нѣтъ унизительнаго въ томъ, во что вѣрятъ милліоны русскаго народа» (т. е. въ царя), — заявлялъ онъ.

Крѣпился также долго и мичманъ Александръ Колюжный, которому оставалось уже немного лѣтъ до окончанія срока каторги. Онъ, вѣроятно, дотянулъ бы до конца, если бы Властопуло не открылъ шествія, и не начались у насъ осложненія по поводу увоза Е. Ковальской. Намъ онъ мотивировалъ свой уходъ изъ тюрьмы тѣмъ, что не одобряетъ поведенія женщинъ и не сочувствуетъ нашему отношенію къ описанной мною исторіи. Все это, по его словамъ, ставило его въ тяжелое и фальшивое положеніе. На сколько было правды въ его словахъ, не берусь судить.

Эти четыре лица были болѣе или менѣе давно извѣстны, какъ ярые патріоты и монархисты; они не отличались развитіемъ и къ тому же поступили довольно открыто, когда надумали уйти въ колонію. Совсѣмъ иначе обстояло дѣло съ Андреемъ Баламезомъ. Объ этомъ господинѣ слѣдуетъ разсказать нѣсколько подробнѣе.

Онъ былъ болгариномъ по происхожденію, обучался нѣкоторое время, въ одесскомъ реальномъ училищѣ и 18 лѣтъ былъ арестованъ (въ 1878 г.). Во время дознанія онъ не только оговорилъ другихъ, но, разгуливая по улицамъ Одессы съ переодѣтыми жандармами, указывалъ имъ розыскиваемыхъ нелегальныхъ революціонеровъ. Такимъ то образомъ былъ взятъ Чубаровъ, который, какъ извѣстно, былъ затѣмъ казненъ. Но подъ чьимъ то вліяніемъ А. Баламезъ на судѣ отказался отъ всѣхъ своихъ показаній, и его приговорили къ 20 г. каторжныхъ работъ. Идя съ большой партіей политическихъ, онъ по дорогѣ на Кару держалъ себя хорошо. Въ виду его молодости, раскаянія и полученнаго имъ огромнаго срока, товарищи рѣшили совершенно забыть о его гнусномъ поведеніи до суда. На Карѣ А. Баламезъ, въ теченіе 8–9 лѣтъ всегда являлся самымъ крайнимъ и рѣшительнымъ революціонеромъ. Онъ также сдѣлалъ въ маѣ 1882 г. попытку бѣжать изъ Карійской тюрьмы, за что получилъ надбавку срока еще въ 10 лѣтъ; все это вмѣстѣ взятое вполнѣ примирило съ нимъ многихъ, хотя далеко не всѣхъ, и у него имѣлись пріятели среди наилучшихъ людей въ тюрьмѣ.