16 лѣтъ въ Сибири

Въ другомъ родѣ, чѣмъ Баламезъ, также одурачилъ многихъ Николай Позенъ, который, какъ я уже говорилъ, считался однимъ изъ наиболѣе уважаемыхъ людей въ тюрьмѣ. Дѣло въ томъ, что, живя долгое время въ одной камерѣ съ Ѳомичевымъ, Позенъ вѣчно раздражалъ его своими спорами. Искренній и честный, хотя и не особенно умный монархистъ Хома, какъ мы уже знаемъ, не выносилъ нападокъ на царя, правительство и, вообще, на все русское. Позенъ же, которому совершенно безразлично было о чемъ ни спорить, нарочно заводилъ съ Ѳомичевымъ разговоры на самыя дорогія для послѣдняго темы и своими возраженіями доводилъ его до бѣшенства. Однажды въ припадкѣ болѣзненнаго, нервнаго возбужденія Ѳомичевъ прикоснулся рукой до спины Позена и воскликнулъ: «Позенъ, я васъ ударилъ!» хотя по собственнымъ словамъ послѣдняго никакого удара онъ не почувствовалъ. Въ другой разъ еще болѣе возбужденный больной Хома уже дѣйствительно хватилъ Позена по лицу мокрой тряпкой. Но обѣимъ этимъ выходкамъ ни самъ Позенъ, ни другой кто въ нашей тюрьмѣ не придалъ никакого значенія, считая ихъ проявленіями болѣзненнаго состоянія Хомы. Вскорѣ затѣмъ Ѳомичевъ былъ помѣщенъ въ тюремномъ лазаретѣ, но, совсѣмъ оправившись по прошествіи нѣкотораго времени, онъ вернулся къ намъ обратно въ тюрьму, противъ чего никто изъ заключенныхъ не выразилъ протеста. Тогда Позенъ разыгралъ роль оскорбленнаго невниманіемъ къ нему товарищей, — какъ, молъ, могли согласиться на возвращеніе Ѳомичева, не спросивъ его, Позена, котораго тотъ будто бы жестоко обидѣлъ! Такое отношеніе къ нему совершенно разстроило бѣднягу: онъ не можетъ оставаться въ тюрьмѣ, ему необходимо, хотя на время, уйти въ лазаретъ, чтобы успокоиться, привести въ порядокъ свои нервы. Пріятели Позена, конечно, повѣрили этой выдумкѣ и выражали ему свое соболѣзнованіе и сочувствіе. Гурьбой провожали они его до тюремной калитки, когда его уводили въ лазаретъ и, на прощанье, выражали ему пожеланія, поправивъ свое здоровье, вернуться обратно.

Не трудно представить себѣ, какъ очутившись за тюремной оградой, онъ посмѣялся надъ ихъ легковѣріемъ. Черезъ нѣсколько дней мы узнали, что Позенъ подалъ прошеніе о помилованіи.

И несмотря на такіе сюрпризы, какіе доставили намъ Властопуло и Позенъ, — многихъ все же удивилъ уходъ въ колонію Емельянова. Въ самомъ дѣлѣ, трудно было представать себѣ, чтобы одинъ изъ метальщиковъ бомбъ перваго марта 1881 г. могъ припасть къ стопамъ трона Александра III, отца котораго онъ собирался убить. Но для меня и нѣкоторыхъ другихъ рѣшеніе Емельянова не было вовсе неожиданнымъ. Я хорошо помнилъ разговоръ, происходившій у меня съ нимъ, тотчасъ послѣ ухода въ колонію Властопуло, бывшаго лучшимъ его другомъ въ тюрьмѣ. Емельяновъ не только оправдывалъ поступокъ послѣдняго, но даже съ цинизмомъ утверждалъ, что вскорѣ его примѣру послѣдуютъ чуть ли не всѣ заключенные.

— Помяните мое слово, говорилъ онъ, не далекъ тотъ день, когда гурьбой потянутся въ колонію. У калитки столпится столько желающихъ поскорѣе попасть туда, что жандармамъ трудно будетъ пересчитать ихъ.

При этомъ Емельяновъ изображалъ картину массового бѣгства къ подножію трона. Таково, по его мнѣнію, было настроеніе многихъ.

— Это вполнѣ естественно, — помню, сказалъ онъ въ заключеніе: если Левъ Тихоміровъ раскаялся, то намъ, грѣшнымъ, и богъ велѣлъ!

Послѣ этого разговора прошло 6–7 мѣсяцевъ, другіе «монархисты» уходили въ колонію, но Емельяновъ оставался съ нами въ тюрьмѣ. Казалось, что онъ забылъ о своемъ предсказаніи. Онъ, правда, всегда защищалъ колонистовъ, когда на нихъ нападали заключенные, но ему никто не ставилъ этого въ вину, такъ какъ многіе считали его защиту лишь стремленіемъ къ справедливости, безпристрастію и миролюбію. Въ виду обмановъ и хитростей, къ которымъ прибѣгли Баламезъ и Позенъ, приходилось Емельянову поставить въ заслугу уже то, что онъ прямо заявилъ заключеннымъ о своемъ рѣшеніи уйти въ колонію. Я вновь имѣлъ съ нимъ разговоръ предъ самымъ его уходомъ. Онъ объяснилъ свое рѣшеніе не перемѣной убѣжденій, каковая, по его словамъ, не была у него столь радикальной, чтобы онъ не могъ жить съ нами, но тѣмъ, что ему невыносимо оставаться въ тюрьмѣ, въ виду возникшихъ у насъ исторій изъ-за Ковальской. Чтобы освободиться отъ тяжелой для него совмѣстной жизни, онъ будто бы черезъ родныхъ хлопоталъ о переводѣ его въ Шлиссельбургскую крѣпость, но не добившись этого, принужденъ прибѣгнуть къ единственному остающемуся у него способу уйти изъ нашей тюрьмы — къ подачѣ прошенія о помилованіи.

Къ нему начальство оказалось почему-то особенно благосклоннымъ, такъ какъ ему дозволено было отправиться въ резиденцію генералъ-губернатора Пріамурскаго края, въ г. Хабаровскъ, гдѣ не разрѣшалось тогда селиться никому даже изъ раскаявшихся политическихъ преступниковъ. Нѣсколько лѣтъ спустя, бывшій цареубійца Емельяновъ, нѣкогда приговоренный къ смертной казни, сдѣлался мирнымъ обывателемъ, пріобрѣлъ связи въ обществѣ и довольно большое состояніе. Ниже мнѣ, придется еще упомянуть о немъ.