16 лѣтъ въ Сибири

Хорошо зная характеръ М. Ковалевской, игравшей, какъ было уже мною упомянуто, чуть-ли не главнѣйшую роль въ затѣянныхъ женщинами протестахъ, я опасался, что на нее и на ея товарокъ произведетъ неблагопріятное впечатлѣніе конецъ нашего письма, заключавшій въ себѣ совѣты. Я предлагалъ, поэтому, ограничиться изложеніемъ однихъ лишь фактовъ, предоставивъ женщинамъ самимъ сдѣлать изъ нихъ соотвѣтствовавшій обстоятельствамъ выводъ. Но за исключеніемъ девяти человѣкъ, остальные не согласились съ моимъ предложеніемъ, тогда мы, оставшіеся въ меньшинствѣ, за своими подписями послали отдѣльное письмо женщинамъ. Ковалевская и нѣкоторыя изъ ея товарокъ въ сильнѣйшей степени обидѣлись письмомъ большинства нашей тюрьмы; голодовку же онѣ согласились прекратить только подъ тѣмъ условіемъ, если имъ будетъ предъявлена телеграмма начальства о состоявшемся рѣшеніи перевести Масюкова. Большинство нашей тюрьмы приступило къ пищѣ, тотчасъ по полученіи отвѣта отъ женщинъ; онѣ же продолжали голодать еще двое сутокъ, пока комендантъ не переслалъ имъ копіи полученной изъ иркутскаго жандармскаго правленія телеграммы, въ которой сообщалось, что состоялось постановленіе о его переводѣ съ Кары. Всего же въ этотъ разъ женщины не принимали пищи втеченіе восьми дней. Но этимъ далеко еще не окончились ихъ страданія изъ-за несчастной исторіи увоза Е. Ковальской. Согласившись прекратить голодовку, Ковалевская, Смирницкая, Калюжная и присоединившіяся къ нимъ изъ вновь пріѣхавшихъ Добрускина, Салова и Сигида объявили «бойкотъ» до пріѣзда преемника Масюкова, — это значило, что перечисленныя лица отказывались имѣть какія-либо отношенія съ комендантомъ; принимать шедшую черезъ его руки корреспонденцію, деньги и пр. Вслѣдствіе этого, какъ мы ниже увидимъ, онѣ сами подвергли себя чрезвычайнымъ лишеніямъ.

На второй день, послѣ прекращенія голодовки, М. Ковалевская прислала слѣдующаго содержанія письмо, ясно показывавшее ея настроеніе и отношеніе къ большинству изъ насъ.

«Товарищескія чувства мужской тюрьмы, какъ цѣлаго, такъ блистательно доказаны, ваши совѣты проникнуты такимъ интересомъ къ намъ и нашему положенію, что я имѣю полное право сказать: „избави меня, боже, отъ такихъ друзей, а съ врагами я сама справлюсь“. Въ связи съ прежними проявленіями мужской тюрьмой чувствъ и мыслей, послѣднее ея поведеніе окончательно порвало и ту ничтожную пить общественной и нравственной солидарности, которая у меня существовала до сихъ поръ. Теперь же съ моей стороны было-бы постыднымъ лицемѣріемъ поддерживать хотя и внѣшнюю чисто, но все-таки существующую, связь съ мужской тюрьмой, какъ цѣлымъ. Я желаю получить, наконецъ, свободу дѣйствій и избавиться отъ вмѣшательства „товарищей“ въ мои поступки подъ благовиднымъ предлогомъ ихъ „товарищескихъ чувствъ“. Поэтому я абсолютно рву всякую связь и всѣ отношенія, существовавшія до сихъ поръ съ мужской тюрьмой, какъ цѣлымъ. Я прошу не считать меня своимъ товарищемъ, какъ я васъ не считаю своими. Я выхожу изъ кассы, я не буду пользоваться никакой собственностью, принадлежащей артели, не буду принимать никакихъ присылокъ изъ мужской тюрьмы; однимъ словомъ, для меня мужская тюрьма, какъ цѣлое, не существуетъ болѣе. У меня останутся отношенія только съ отдѣльными лицами, съ которыми у меня не порвана извѣстная степень нравственной солидарности… Письмо это не относится къ тѣмъ лицамъ, которыя вовсе не подписывались подъ присланнымъ намъ письмомъ, а также не относится къ подписывавшимся подъ маленькимъ» (т. е. къ девяти лицамъ, о которыхъ я выше сообщилъ и въ число которыхъ я входилъ!).

Этотъ полный разрывъ съ мужской тюрьмой и весь потокъ негодованія былъ вызванъ исключительно только нѣсколькими заключительными строками коллективнаго письма большинства, въ которыхъ, какъ я уже сказалъ, находились совѣты и убѣжденія прекратить безполезную голодовку. Я, какъ не подписавшійся подъ этимъ письмомъ, исключался Ковалевской изъ числа опальныхъ. Наоборотъ, мнѣ она одновременно съ вышеприведеннымъ прислала очень доброе письмо, въ которомъ, между прочимъ, писала слѣдующее:

«Я безконечно рада, что ты не подписался подъ коллективнымъ письмомъ большинства съ милыми совѣтами и глупымъ менторскимъ тономъ. Это — chef d'oeuvre „товарищескихъ чувствъ“. Я чувствую себя такъ легко послѣ разрыва съ тюрьмой: связь съ нею меня страшно тяготила — ты знаешь. Сегодня, на другой день послѣ разговенья, я чувствую себя слабѣе, чѣмъ во время голодовки».

Мнѣ пришлось тотчасъ же разочаровать ее. Въ своемъ отвѣтѣ я сообщилъ ей, что во взглядѣ на затѣянную ими кампанію противъ Масюкова я солидаренъ съ большинствомъ нашей тюрьмы; не подписался же я подъ его письмомъ, лишь изъ психологическихъ соображеній, такъ какъ считался съ ея самолюбіемъ. У насъ съ нею завязалась по этому поводу оживленная переписка. Приведу изъ нея значительныя выдержки.