16 лѣтъ въ Сибири

Въ описываемое время, вслѣдствіе предательства Оссовскаго, у насъ прекратилась переписка съ женской тюрьмой; поэтому смыслъ только что описанной загадочной сцены лишь потомъ для насъ разъяснился. Оказалось, что Сигида заявила черезъ старшаго жандарма о желаніи повидать коменданта. Узнавъ объ этомъ, Масюковъ, повидимому, предположилъ, что она также намѣрена «уйти въ колонію» и велѣлъ привезти ее на Нижнюю Кару. Приблизившись къ нему, Сигида со словами: «это вамъ, какъ коменданту» — замахнулась; но Масюковъ успѣлъ отклонить голову, и ударъ пришелся только по его волосамъ; тѣмъ не менѣе храбрый подполковникъ до того испугался, что бросился бѣжать, несмотря на присутствіе жандармовъ. Опасаясь, чтобы комендантъ не замялъ этого происшествія, Сигида нарочно громко настаивала на крыльцѣ на требованіи немедленно отправить телеграмму о случившемся высшему начальству: она разсчитывала, что Масюкова, послѣ полученнаго имъ личнаго оскорбленія, уберутъ съ Кары, а ее приговорятъ къ смертной казни или къ безсрочной каторгѣ. Но предположенія несчастной женщины совершенно не оправдались.

Богатый печальными происшествіями 1889 г. ознаменовался еще извѣстной Якутской бойней. Къ намъ, заключеннымъ на Карѣ, сообщенія о ней дошли въ самый разгаръ происходившихъ у насъ печальныхъ происшествій. Къ чувству невыразимой грусти по поводу участи невинныхъ молодыхъ людей и къ безконечной злобѣ противъ ихъ жестокихъ палачей, у насъ примѣшивались тревожныя опасенія относительно финала нашей собственной исторіи. Если власти не постѣснялись такъ расправиться съ совершенно невинными людьми, къ тому же нелишенными правъ состоянія, то, что могли ожидать мы, каторжане?

Одновременно съ поступкомъ Сигиды почти всѣ ея подруги приступили къ третьей и самой упорной голодовкѣ: она длилась цѣлыхъ шестнадцать дней, а Сигида не принимала пищи двадцать два дня! Когда же губернатору сообщено было, что врачъ не ручается за ея жизнь, то пришло приказаніе кормить ее искусственно. Было-ли оно исполнено, мнѣ неизвѣстно; по всей вѣроятности — нѣтъ. На Карѣ потомъ разсказывали, что, когда тюремный врачъ, зашедши въ камеру, приблизился къ постели, на которой лежала истощенная голодомъ Ковалевская, она дала ему пощечину. Въ общемъ, довольно порядочный человѣкъ, онъ отнесся къ ея поступку такъ, какъ подобало врачу: увидѣвъ въ этомъ проявленіе крайне нервноразстроенной больной женщины, онъ сталъ ее успокаивать и убѣждать, что она вѣроятно ложно истолковала его посѣщеніе. Ковалевская, оказалось, предположила, что онъ пришелъ произвести искусственное кормленіе. Когда же врачъ заявилъ ей, что онъ вовсе не имѣлъ такого намѣренія, она извинилась, и у нихъ произошло мирное объясненіе. Онъ разсказывалъ потомъ, что никогда не встрѣчалъ такой замѣчательной женщины, обладающей столь сильнымъ характеромъ, умомъ и краснорѣчіемъ.

На этотъ разъ начальство, повидимому, убѣдилось, что ему не сломить рѣшимости голодающихъ женщинъ, но, не желая вмѣстѣ съ тѣмъ уступить ихъ требованію, оно прибѣгло къ такому компромиссу: отдано было распоряженіе, чтобы Калюжная, Ковалевская, Сигида и Смирницкая были изъяты изъ вѣдѣнія коменданта и переведены въ женскую уголовную тюрьму, гдѣ онѣ поступали въ распоряженіе обще-тюремной администраціи. Перечисленныя женщины приняли это предложеніе. Но этимъ еще не окончились ихъ страданія, а также и многихъ изъ насъ: главная часть была еще впереди.

Въ концѣ октября къ намъ явился письмоводитель коменданта и сообщилъ, что отъ генералъ-губернатора полученъ какой-то пакетъ, который предписывается вскрыть и прочесть намъ, въ присутствіи особо-назначенной имъ же комиссіи изъ коменданта, завѣдывающаго уголовными тюрьмами на Карѣ, начальника воинской команды и дежурнаго офицера. Затѣмъ онъ спросилъ насъ, желаемъ-ли мы выслушать содержаніе заключающейся въ пакетѣ бумаги по камерно, или предпочитаемъ собраться всѣ вмѣстѣ. Мы выбрали послѣднее.

«Что бы это означало? Уже не случилась ли въ Россіи революція и намъ объявятъ сейчасъ амнистію?» — спрашивали нѣкоторые другъ друга, по уходѣ письмоводителя. Старожилы же тюрьмы предсказывали, наоборотъ, какіе-нибудь скорпіоны.

Вскорѣ за тѣмъ на тюремномъ дворѣ появилась сотня солдатъ, часть которыхъ осталась на крыльцѣ, остальные вошли въ коридоръ; за ними выстроились всѣ наши жандармы. Намъ велѣно было скучиться въ одномъ концѣ коридора, позади солдатъ. Потомъ пришла комиссія, которая, такимъ образомъ, отдѣлена была отъ насъ двумя шеренгами. Масюковъ, блѣдный, какъ мертвецъ, дрожащимъ голосомъ повторилъ то, что мы уже слышали отъ письмоводителя и, поднявъ надъ головами стражниковъ запечатанный пакетъ, передалъ его завѣдывавшему уголовными тюрьмами. Тотъ, вскрывъ его, сталъ читать, и вотъ что мы услышали.