16 лѣтъ въ Сибири

Въ виду неоднократно повторявшихся въ послѣднее время разнаго рода безпорядковъ въ мужской и женской политическихъ тюрьмахъ на Карѣ, генералъ-губернаторъ предписывалъ впредь, при повтореніи чего-либо подобнаго, подвергать заключенныхъ разнаго рода наказаніямъ, а въ случаѣ сопротивленій, «употреблять вооруженную силу, не стѣсняясь послѣдствіями», а также «подвергать тѣлеснымъ наказаніямъ, наравнѣ съ уголовными арестантами».

Выслушавъ эту бумагу, мы въ большомъ волненіи разошлись по камерамъ. Это было для насъ жестокимъ и вмѣстѣ вполнѣ несправедливымъ ударомъ. За время моего пребыванія въ карійской тюрьмѣ у насъ не было ни малѣйшаго безпорядка. Наоборотъ, какъ я неоднократно упоминалъ уже, заключенные мужчины были настроены самымъ мирнымъ образомъ и всегда старались примирительно дѣйствовать на нашихъ женщинъ. Даже трехдневная наша голодовка имѣла цѣлью лишь побудить женщинъ прекратить голодовку. Наше поведеніе заслуживало только одобренія. И вдругъ такая возмутительная угроза! Если распоряженіе объ увозѣ Е. Ковальской съ Кары «безъ скандала», при исполненіи низшими служащими, привело къ столь печальнымъ послѣдствіямъ, то что оставалось ожидать отъ предоставленія имъ права, «не опасаясь послѣдствій, употреблять вооруженную силу и тѣлесныя наказанія, наравнѣ съ уголовными»? Было ясно, что генералъ-губернаторъ готовилъ намъ какой-то сюрпризъ. Отдавая вышеприведенное распоряженіе, онъ прекрасно зналъ, что задѣваетъ у насъ самыя чувствительныя струны: мы все способны были вынести, но не тѣлесныя наказанія. Одну лишь угрозу примѣнять ихъ къ намъ многіе считали уже такимъ оскорбленіемъ, которое мы должны смыть нашей кровью. Заключенные заволновались; возбужденно обсуждался вопросъ, что намъ предпринять, въ виду угрозы генералъ-губернатора? Наиболѣе мирно настроенные, въ числѣ которыхъ былъ и я, совѣтывали ничего пока не предпринимать, чтобы не провоцировать начальства. Дошедшая уже раньше до насъ копія предписанія начальника главнаго тюремнаго управленія объ уравненіи политическихъ каторжанъ, находившихся на островѣ Сахалинѣ, съ уголовными преступниками, вызвала среди насъ опасенія, что и насъ могутъ такимъ же образомъ третировать. Теперь это предположеніе оправдалось скорѣе, чѣмъ мы допускали. Поэтому мы полагали, что не слѣдуетъ давать властямъ повода осуществить ихъ угрозу. Иной планъ дѣйствій предложилъ Бобоховъ. Но предварительно скажу нѣсколько словъ объ этомъ замѣчательномъ человѣкѣ, составлявшемъ украшеніе нашей тюрьмы.

Будучи студентомъ ветеринарнаго института въ Петербургѣ, Сергѣй Бобоховъ въ срединѣ 70-хъ годовъ былъ исключенъ изъ него за участіе въ студенческой демонстраціи, послѣ чего его административнымъ порядкомъ сослали въ Архангельскую губернію. Въ 1878 году онъ сдѣлалъ попытку бѣжать оттуда, но былъ пойманъ. Желая вызвать надъ собою судъ, на которомъ можно было бы указать на произволъ, представляемый административными высылками, Бобоховъ при поимкѣ умышленно произвелъ изъ револьвера выстрѣлъ въ воздухъ, за что состоявшійся надъ нимъ въ 1879 году судъ приговорилъ его къ 20 г. каторжныхъ работъ.

За время моего болѣе 30-ти лѣтняго участія въ разныхъ русскихъ кружкахъ и организаціяхъ, мнѣ приходилось видѣть не мало крупныхъ, выдающихся революціонеровъ. Но столь чистаго въ нравственномъ отношеніи, какъ Бобоховъ я не встрѣчалъ ни у насъ, ни на Западѣ. Въ немъ сочетались рѣшительно всѣ качества: искренность, скромность, прямота и безграничная преданность революціонному дѣлу. Требовательный къ себѣ, онъ никогда не произносилъ сколько-нибудь отрицательныхъ сужденій о другихъ. Дѣло у него всегда шло рядомъ со словомъ. Бобоховъ былъ самый послѣдовательный человѣкъ и самый строгій ригористъ изъ всѣхъ извѣстныхъ мнѣ русскихъ революціонеровъ. Не удивительно, поэтому, что на Карѣ онъ пользовался всеобщимъ уваженіемъ, хотя очень немногіе раздѣляли его политическія воззрѣнія. Попавъ въ ссылку и на каторгу еще несовершеннолѣтнимъ юношей и въ тотъ періодъ нашего движенія, когда, какъ я уже сообщалъ, у насъ господствовало народническо-бунтарское, т. е. анархическое направленіе, — Бобоховъ до самой смерти оставался приверженцемъ послѣдняго. Въ этомъ отношеніи тюрьма, такъ сказать, консервируетъ людей, замораживаетъ ихъ взгляды, сохраняя ихъ въ одинаковомъ состояніи въ теченіе многихъ лѣтъ. Довольно образованный и очень любознательный человѣкъ, Бобоховъ съ большимъ вниманіемъ слѣдилъ за всѣмъ тѣмъ, что имѣло общественный интересъ. Но, какъ и у многихъ другихъ интеллигентныхъ людей, находившихся въ нашей тюрьмѣ, каждая прочитанная имъ книга или статья только подтверждала еще на волѣ сложившіяся у него убѣжденія. По этой-то причинъ Бобоховъ не могъ согласиться съ марксизмомъ, хотя онъ и читалъ о немъ все, что возможно было достать въ нашей библіотекѣ.