16 лѣтъ въ Сибири

Къ лѣту жизнь наша вошла въ обычную колею, — словно за нѣсколько мѣсяцевъ передъ тѣмъ у насъ не произошли ужасныя событія. Какъ и въ предыдущіе годы, любители занялись огородами, и снова въ нашемъ уютномъ садикѣ многіе разбили свои палатки. Только въ описываемое лѣто чаще прежняго стали нами практиковаться общія чаепитія во дворѣ, во время которыхъ велись горячіе дебаты. Поводами къ нимъ послужили, между прочимъ, политическія событія въ Германіи. Вызванное въ ней «новымъ курсомъ», объявленнымъ Вильгельмомъ II, сильное общественное возбужденіе нашло нѣкоторый откликъ и среди насъ, политическихъ каторжанъ на Карѣ. Мы съ жаромъ обсуждали отставку Бисмарка, отмѣну закона противъ соціалистовъ и пр. Во время этихъ дебатовъ, конечно, сильно доставалось нѣмецкимъ соціалдемократамъ отъ нашихъ самобытниковъ, — народниковъ и народовольцевъ. Каждый шагъ нѣмцевъ подвергался самой строгой критикѣ, успѣхи ихъ считались преувеличенными, раздутыми, а вся ихъ тактика признавалась отсталой, культуртрегерской и крайне вредной для развитія революціонныхъ чувствъ. Отъ нѣмцевъ споры естественно переходили къ марксизму, матеріалистическому взгляду на исторію, діалектическому методу и гегелевской тріадѣ. Въ этихъ спорахъ подчасъ принимали горячее участіе и лица, лишь впервые здѣсь услышавшія эти мудреные термины, но какъ я уже выше упоминалъ, марксистское направленіе понемногу начало пробивать себѣ дорогу. среди заключенныхъ. Наиболѣе выдающимся сторонникомъ его явился Фаддей Рехневскій, человѣкъ очень образованный, любознательный и дѣльный.

* * *

Въ концѣ лѣта въ нашей жизни произошли крупныя перемѣны. Въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ уже носились слухи, что верстахъ въ 300 отъ насъ, въ с. Акатуѣ строится новая, образцовая тюрьма, въ которую намѣрены перевести всѣхъ политическихъ каторжанъ, находившихся на Карѣ. Въ этомъ селеніи имѣлись давно заброшенные серебряные рудники, въ которыхъ нѣкогда работали декабристы. Режимъ для насъ въ этой новой тюрьмѣ предполагалось устроить какой-то особенный, небывалый даже въ Россіи, но опредѣленнаго никто не могъ намъ объ этомъ ничего сообщить. Каждую весну распространялся слухъ, что осенью насъ непремѣнно перевезутъ въ Акатуй, а съ ея наступленіемъ переводъ откладывался до слѣдующаго года. Поэтому, многіе изъ насъ совершенно перестали придавать значеніе этимъ слухамъ.

Между тѣмъ, контингентъ заключенныхъ въ нашей тюрьмѣ быстро уменьшался, какъ, благодаря выходамъ на поселеніе и въ вольную команду, такъ и вслѣдствіе уходовъ въ колонію; новыхъ же каторжанъ къ намъ на Кару болѣе не присылали, такъ какъ въ концѣ 80-хъ годовъ революціонное движеніе въ Россіи вообще ослабѣло; а тѣхъ сравнительно немногихъ молодыхъ людей, которыхъ арестовывали, правительство предпочитало ссылать административнымъ порядкомъ на чрезвычайно продолжительные сроки, — на 10–12 лѣтъ не только въ отдаленные улусы Якутской области, но и на островъ Сахалинъ. Поэтому, къ концу лѣта 1890 г. въ нашей тюрьмѣ осталось только тридцать три человѣка; къ тому же, около двадцати изъ нихъ имѣли уже право выйти въ вольную команду, но ихъ не выпускали, какъ мы уже знаемъ, вслѣдствіе введеннаго комендантомъ Николинымъ ограниченія контингента вольнокомандцевъ пятнадцатью лицами.

Я также около года, какъ пріобрѣлъ это фиктивное право на выходъ изъ тюрьмы. Но мнѣ никогда не приходило на мысль, что меня выпустятъ въ вольную команду. Наоборотъ, со дня прибытія на Кару, я всегда былъ увѣренъ, что пробуду въ тюрьмѣ до самаго окончанія срока каторги, и даже въ мечтахъ я никогда не рисовалъ себѣ возможности побывать въ вольной командѣ. Если я и уносился мысленно въ будущее, то рисовалъ себѣ жизнь на поселеніи. Она вовсе не представлялась мнѣ въ радужномъ свѣтѣ, и все же я съ ужаснымъ нетерпѣніемъ ждалъ наступленія дня ухода изъ тюрьмы. Признаюсь, подобно герою «Записокъ изъ мертваго дома», я также во время прогулокъ, занимался нерѣдко высчитываніемъ, сколько мѣсяцевъ, недѣль, а то и дней мнѣ еще остается до выхода на поселеніе, и, чѣмъ болѣе приближался этотъ желанный часъ, тѣмъ, казалось, медленнѣе идетъ время, тѣмъ болѣе долгимъ представлялся остающійся еще срокъ.

Въ концѣ лѣта до насъ вновь дошелъ слухъ, что въ самомъ непродолжительномъ времени состоится нашъ переводъ въ Акатуй. На этотъ разъ не оставалось болѣе никакихъ сомнѣній, что извѣстіе это вѣрно. Одновременно намъ сообщили, что на Кару прибылъ генералъ-губернаторъ и вскорѣ явится къ намъ въ тюрьму. Всѣхъ насъ собрали на дворѣ, при чемъ мы заранѣе рѣшили, во избѣжаніе скандала, выйти безъ шапокъ. Вслѣдъ затѣмъ появился баронъ Корфъ, въ сопровожденіи большой свиты и окруженный жандармами и конвоемъ. Онъ обратился къ намъ съ просьбой выслушать его внимательно.