16 лѣтъ въ Сибири

Надо замѣтить, что умный и находчивый вахмистръ Голубцевъ, лишь только начались у насъ волненія, перешелъ на службу въ тюремное вѣдомство, мотивируя свой уходъ тѣмъ, что затѣянная Масюковымъ исторія, при увозѣ Ковальской, добромъ не окончится; преемникъ же его оказался не особенно храбрымъ и сообразительнымъ жандармомъ. Послѣ паденія Пахорукова, онъ первый опрометью бросился бѣжать. Уступая моимъ настояніямъ, онъ согласился выпустить изъ запертой камеры на коридоръ нашего врача Прибылева для оказанія первой помощи раненному. Голова у послѣдняго оказалась пробитой тяжелой палкой, отчего произошло сотрясеніе мозга.

Между тѣмъ комендантъ уѣхалъ провожать генералъ-губернатора; а такъ какъ смотритель лежалъ въ безсознательномъ состояніи въ нашей больничной камерѣ, то намъ, заключеннымъ, поневолѣ пришлось самимъ взять на себя роль начальствующихъ лицъ. Напуганные и растерявшіеся жандармы безпрекословно исполняли наши приказанія. Прежде всего необходимо было перенести раненнаго на его квартиру. Въ сопровожденіи Прибылева, жандармы понесли его, вмѣстѣ съ койкой. Не трудно представить себѣ ужасъ жены и дѣтей Пахорукова, когда они увидѣли эту печальную процессію. Прибылевъ постарался ихъ успокоить, на сколько это было возможно.

Нужно было также что-нибудь предпринять съ Ѳомичевымъ, настаивавшимъ на томъ, чтобы его немедленно отъ насъ изолировали. Новый вахмистръ, по нашему указанію, согласился запереть его въ одной изъ одиночныхъ камеръ.

Поступокъ Ѳомичева мы объяснили себѣ внезапнымъ психическимъ разстройствомъ, что и раньше уже случалось у него. Но на другой день онъ разсказалъ намъ слѣдующее.

За нѣсколько мѣсяцевъ до описанной расправы, когда Ѳ-въ сидѣлъ въ тюремномъ лазаретѣ, смотрителемъ котораго былъ тогда Пахоруковъ, онъ однажды былъ очевидцемъ такой сцены. Два уголовныхъ арестанта подметали дворъ; явившійся туда смотритель нашелъ, что они плохо исполняли эту работу и распорядился, чтобы ихъ тутъ же подвергли тѣлесному наказанію. Уже тогда запала въ душу Ѳ-ва злоба противъ Пахорукова. Но онъ не сталъ бы мстить ему, если бы сообщеніе генералъ-губернатора объ уравненіи насъ съ уголовными не напомнило бы ему живо произведенную на его глазахъ возмутительную расправу. Теперь начальство будетъ знать, чего оно можетъ ждать отъ насъ, въ случаѣ примѣненія къ намъ тѣлесныхъ наказаній.

Снова наступили тревожные дни: естественно было опасаться, что генералъ-губернаторъ въ расправѣ Ѳомичева съ Пахоруковымъ увидитъ проявленія общаго сговора и обрушится противъ всѣхъ насъ новыми репрессіями. Но вскорѣ мы узнали, что комендантъ, на основаніи отзыва тюремнаго врача, представилъ генералъ-губернатору поступокъ Ѳомичева, какъ выходку психически-больного, вызванную крайне поразившимъ его извѣстіемъ объ уравненіи политическихъ съ уголовными арестантами. Затѣмъ рана у Пахорукова оказалась неопасной и, проболѣвъ нѣкоторое время, онъ почти вполнѣ оправился. Наконецъ, сообщали, генералъ-губернатору очень понравилось проявленное заключенными участіе къ пострадавшему. По этимъ-ли причинамъ или потому, что баронъ Корфъ былъ вообще въ хорошемъ расположеніи духа, только онъ очень снисходительно отнесся къ этому происшествію. Назначенный для разслѣдованія послѣдняго чиновникъ особыхъ порученій при ген.-губернаторѣ представилъ ему описанную расправу такъ, какъ объяснялъ ее врачъ, а потому, продержавъ Ѳомичева нѣкоторое время въ тюремномъ лазаретѣ, его перевели въ Акатуй и лишь на годъ или два позже выпустили изъ тюрьмы въ вольную команду.

Вслѣдствіе сдѣланнаго генералъ-губернаторомъ заявленія, можно было разсчитывать, что лица, получившія право на выходъ въ вольную команду, не будутъ отправлены въ Акатуй. Но многіе изъ насъ, — и я въ томъ числѣ, — сильно сомнѣвались, дѣйствительно-ли начальство рѣшится сразу выпустить изъ тюрьмы двадцать человѣкъ. Проученный постигшей меня во Фрейбургѣ неудачей, я не поддавался болѣе радужной надеждѣ; наоборотъ, я рисовалъ себѣ самыя мрачныя картины предстоявшей вскорѣ совмѣстной жизни съ уголовными, при ужасномъ новомъ режимѣ.

Но, вскорѣ послѣ отъѣзда генералъ-губернатора, стали доходить до насъ слухи, что дѣйствительно составляются списки всѣхъ лицъ, подлежавшихъ выпуску въ вольную команду. Затѣмъ, однажды, въ срединѣ сентября совершенно неожиданно освободили изъ тюрьмы семейныхъ: Люри, Рехневскаго и Сухомлина, за которыми добровольно послѣдовали на Кару ихъ жены. А черезъ два-три дня послѣ этого въ тюрьму пришелъ Масюковъ, въ сопровожденіи его преемника, начальника Нерчинской каторги, капитана Томилина, и прочиталъ намъ списокъ семнадцати человѣкъ, которыхъ выпускали въ вольную команду; въ ихъ числѣ былъ и я[44].