16 лѣтъ въ Сибири

— Въ томъ, что мнѣ прочли, — отвѣтилъ я, — для меня нѣтъ ничего неожиданнаго. Я ждалъ подобнаго требованія со стороны русскаго правительства: это обычный его пріемъ въ такихъ случахъ. Если случается, что въ какой-нибудь западноевропейской странѣ арестовываютъ мирнаго русскаго соціалиста, то наше правительство обращается съ просьбой о его выдачѣ, но, чтобы добиться этого, оно объявляетъ, что задержанный не тотъ, за кого онъ себя выдаетъ, а Дейчъ, или кто-нибудь другой, совершившій какой-нибудь террористическій фактъ, хотя бы въ дѣйствительности арестованный не имѣлъ ничего общаго съ лицомъ названнымъ русскимъ правительствомъ. Благодаря такому пріему, былъ, напримѣръ, изъ Румыніи путемъ обмана увезенъ въ Россію одинъ русскій, по фамиліи Кацъ, котораго затѣмъ, безъ суда, административнымъ порядкомъ, отправили въ ссылку. То же въ настоящее время желаетъ сдѣлать наше правительство со мною. Нагляднымъ доказательствомъ справедливости моихъ словъ можетъ, мнѣ кажется, служить тотъ фактъ, что въ прочитанной мнѣ бумагѣ русское правительство обращается съ просьбой о выдачѣ не только меня, въ качествѣ Дейча, но также и Стефановича, хотя послѣдній давно уже арестованъ въ самой Россіи и осужденъ на каторгу, причемъ объ его участіи въ покушеніи на жизнь Гориновича на судѣ совершенно не упоминалось. Всѣ мои ссылки можетъ подтвердить проф. Тунъ, который знакомъ съ нашими порядками и съ нашимъ революціоннымъ движеніемъ, какъ авторъ извѣстнаго сочиненія о немъ.

* * *

Когда, послѣ этого допроса, меня привели въ камеру, я чувствовалъ себя совершенно разбитымъ. Всѣ мои надежды на легальный выходъ изъ тюрьмы были разрушены. Тотчасъ же оказалось, что побѣгъ также былъ неосуществимъ, такъ какъ вслѣдствіе указанія русскаго правительства, что мною уже «неоднократно» совершены были побѣги, — хотя на самомъ дѣлѣ я убѣгалъ только два раза, — къ моей камерѣ былъ приставленъ спеціальный надзиратель, который ни на минуту не отходилъ отъ моей двери и наблюдалъ за всякимъ моимъ движеніемъ. Другимъ надзирателямъ также, конечно, дана была инструкція строго слѣдить за мною и, чего раньше никогда не бывало, старшій надзиратель Ротъ присутствовалъ какъ при описанномъ, такъ и при слѣдующихъ допросахъ.

Лишь только прошло время обѣда, какъ меня вновь повели къ прокурору. Сообщивъ, что проф. Тунъ подтвердилъ всѣ мои ссылки, онъ заявилъ:

— Очень можетъ быть, что вы не виновны въ томъ преступленіи, о которомъ намъ пишетъ русское правительство, и я охотно готовъ помочь вамъ оправдаться. Имѣйте въ виду, что у насъ въ Германіи роль прокурора заключается не въ томъ, какъ у васъ въ Россіи, чтобы непремѣнно обвинить арестованнаго, а въ томъ, чтобы узнать истину и освободить невинно задержаннаго. Укажите тѣ средства, которыя могли бы помочь вамъ въ оправданіи: насколько отъ меня будетъ это зависѣть, я постараюсь содѣйствовать вамъ.

Такая перемѣна въ его отношеніи ко мнѣ была конечно, результатомъ его бесѣды съ проф. Туномъ. Я зналъ, что въ сущности вполнѣ потеряна всякая надежда на легальное освобожденіе. Но, послѣ этого заявленія прокурора, мнѣ казалось возможнымъ, выгадавъ время, отсрочить моментъ выдачи меня чтобы попытаться устроить побѣгъ. Поэтому, я попросилъ прокурора разрѣшить мнѣ свиданіе съ моимъ защитникомъ и переводчикомъ, чтобы переговорить съ ними, какъ съ лицами, лучше меня знающими германскіе законы и порядки. Въ доказательство же того, что я не Дейчъ, я сказалъ, что, насколько мнѣ извѣстно, послѣдній живетъ въ Лондонѣ и, если ему будетъ написано, то онъ подтвердитъ это: я разсчитывалъ, что черезъ защитника или переводчика можно будетъ устроить, чтобы кто-нибудь изъ моихъ товарищей взялъ на себя мою роль.

Исполненіе моихъ просьбъ, по словамъ прокурора, зависѣло теперь отъ баденскаго министра юстиціи, до свѣдѣнія котораго онъ и обѣщалъ ихъ довести. На этомъ закончился второй допросъ.

* * *

Но событія шли теперь ускореннымъ темпомъ. Прежде по цѣлымъ недѣлямъ меня, бывало, оставляли въ неизвѣстности относительно того, въ какомъ положеніи мое дѣло. Теперь допросъ шелъ за допросомъ: утромъ слѣдующаго дня меня вновь повели къ прокурору. На этотъ разъ, кромѣ него съ письмоводителемъ и старшаго надзирателя Рота, неподвижно стоявшаго у дверей, въ камерѣ былъ еще неизвѣстный мнѣ господинъ, въ формѣ нашего министерства юстиціи, съ орденомъ въ петлицѣ.

— Здравствуйте, Дейчъ, не узнаете меня? — вкрадчивымъ и любезнымъ тономъ заговорилъ незнакомецъ по-русски. — Я товарищъ прокурора петербургской судебной палаты Богдановичъ. Помните, мы съ вами видѣлись, когда вы сидѣли въ кіевскомъ тюремномъ замкѣ, а я былъ тогда товарищемъ прокурора кіевскаго окружнаго суда.

— Я никогда не имѣлъ удовольствія встрѣчаться съ вами, — отвѣтилъ я совершенно искренно, потому что дѣйствительно Богдановича до того не видѣлъ[6].

— Да, это Дейчъ, — сказалъ Богдановичъ, — обращаясь къ фрейбургскому прокурору.

— Неправда! — воскликнулъ я.

— Мы, конечно, больше вѣримъ г-ну Богдановичу, — заявилъ фонъ-Бергъ, — и вы будете выданы Россіи.