16 лѣтъ въ Сибири

Вернувшись въ камеру, я сталъ готовиться къ отъѣзду. Это была не легкая задача. Несмотря на производившіеся тщательные осмотры предметовъ, которые друзья присылали мнѣ съ воли, у меня, на случай устройства побѣга, были при себѣ въ камерѣ англійскія пилки для распиливанія желѣзныхъ рѣшетокъ, ножницы для того, чтобы остричь бороду, а также въ бумажкахъ русскія и германскія деньги. Съ этими вещами нужно было какъ-нибудь устроиться. Не предполагая, чтобы въ предстоявшемъ пути мнѣ возможно было воспользоваться пилками, я ихъ поломалъ и незамѣтно бросилъ въ ватерклозетъ. Остальныя вещи я рѣшилъ припрятать такъ, чтобы, въ случаѣ стеченія благопріятныхъ обстоятельствъ, я могъ воспользоваться ими въ пути по Германіи или по Россіи. Надзиратель, приставленный къ моимъ дверямъ, не спускалъ съ меня глазъ, тѣмъ не менѣе мнѣ удалось зашить въ своемъ платьѣ указанныя вещи такъ, чтобы ихъ не нашли при предстоявшихъ обыскахъ и чтобы легко было мнѣ достать ихъ въ случаѣ надобности. Всѣ эти приготовленія были лишь надеждой утопающаго, который хватается за соломинку. Я отлично понималъ, что съ меня теперь не будутъ уже спускать глазъ и что всякая надежда на спасеніе въ близкомъ будущемъ пропала окончательно. Но въ такихъ положеніяхъ даже совершенію безполезныя занятія вносятъ нѣкоторое облегченіе въ состояніе заключеннаго. А настроеніе у меня было самое безотрадное. Я зналъ, что впереди меня ждетъ пребываніе въ тюрьмѣ въ теченіе многихъ лѣтъ, при полной оторванности отъ жизни и, при всевозможныхъ лишеніяхъ, и эта именно перспектива медленной смерти всего болѣе пугала меня: смертная казнь казалась мнѣ куда привлекательнѣе…

* * *

Вечеромъ меня въ закрытой каретѣ, въ сопровожденіи трехъ полицейскихъ, одѣтыхъ въ штатскомъ, повезли со всевозможными предосторожностями. Карета подъѣхала къ полотну желѣзной дороги, гдѣ, въ сторонѣ отъ вокзала, стоялъ отдѣльный вагонъ 4-го класса, въ которомъ, кромѣ насъ четырехъ, не было другихъ пассажировъ. Когда этотъ вагонъ прицѣпили къ поѣзду, я замѣтилъ какое-то волненіе на платформѣ. Изъ отрывочныхъ словъ шепотомъ разговаривавшихъ полицейскихъ я понялъ, что кого-то арестовали, и подумалъ, что должно быть это имѣетъ отношеніе ко мнѣ. Только много лѣтъ спустя я узналъ, что, дѣйствительно, въ тотъ вечеръ на вокзалѣ во Фрейбургѣ, были арестованы два моихъ товарища, которыхъ продержали нѣсколько дней въ тюрьмѣ и затѣмъ выслали въ Швейцарію.

На разсвѣтѣ меня привезли во Франкфуртъ-на-Майнѣ, гдѣ почему-то вновь посадили въ какую-то тюрьму. Смотритель ея оказался очень любезнымъ, предупредительнымъ и юркимъ господиномъ. Когда я спросилъ его, могу-ли написать открытое письмо моимъ роднымъ въ Швейцарію, онъ увѣрилъ меня, что непремѣнно пошлетъ его, и тутъ же предоставилъ мнѣ необходимыя письменныя принадлежности[8]. Камеру онъ также отвелъ мнѣ большую, свѣтлую, съ окномъ на улицу, оказавшуюся очень оживленной; но не знаю уже по чьимъ соображеніямъ, въ качествѣ собесѣдниковъ ко мнѣ посадили двухъ полицейскихъ. Обѣдъ, заказанный мною этому смотрителю на свой счетъ, также былъ не дуренъ или онъ мнѣ тогда такимъ показался, потому что въ предшествовавшіе дни я, вслѣдствіе огорченій, совсѣмъ потерялъ аппетитъ. Предвидя всевозможныя условія, въ которыхъ мнѣ придется очутиться, я рѣшилъ запастись книгами и, когда я заявилъ объ этомъ смотрителю, онъ заявилъ, что самъ пойдетъ и дешево купитъ ихъ у букиниста. Помню, я назвалъ ему сочиненія нѣкоторыхъ нѣмецкихъ и французскихъ классиковъ въ подлинникахъ, и онъ, дѣйствительно, недорого ихъ пріобрѣлъ. Онъ же, наконецъ, предложилъ мнѣ погулять съ нимъ наединѣ по тюремному двору. Разсказывая мнѣ, во время этой прогулки, о своихъ личныхъ и семейныхъ условіяхъ, онъ въ то же время очень неискуссно старался выпытать у меня, не Дегаевъ-ли я? Мнѣ, такимъ образомъ, стала вполнѣ понятной причина его любезности. Не говоря уже про то, что ему, какъ мнѣ потомъ разъяснили посаженные ко мнѣ въ камеру полицейскіе, были небезвыгодны покупки книгъ и заказанный мною ему обѣдъ, — онъ по своей наивности, вѣроятно, предполагалъ, что получитъ какую-нибудь награду, если добьется отъ меня признанія, что я Дегаевъ. Дѣло въ томъ, что не задолго до описываемаго времени за поимку Дегаева нашимъ правительствомъ обѣщана была крупная сумма — 10 тысячъ рублей, и имя Дегаева было тогда на языкѣ у всѣхъ, читавшихъ газеты[9].