16 лѣтъ въ Сибири

— Этимъ вы доставите только лишній случай русскому правительству послать въ Сибирь невиннаго человѣка.

— Невинныхъ людей у насъ не посылаютъ въ Сибирь! — заявилъ Богдановичъ по-нѣмецки.

— Не только въ Сибирь, но и на висѣлицу отправляютъ у насъ вполнѣ невинныхъ людей! Вотъ вы, — обратился я къ Богдановичу также по-нѣмецки — говорите, были товарищемъ прокурора въ Кіевѣ, такъ вамъ не только должно быть извѣвѣстно, но, можетъ быть, вы принимали активное участіе въ осужденіи на казнь несовершеннолѣтняго юноши, студента Розовскаго, вся вина котораго, какъ констатировалъ даже исключительный военный судъ, состояла лишь въ томъ, что у него нашли прокламацію, и онъ отказался назвать лицо, передавшее ее ему[7].

— Розовскаго казнили не за то только, что у него нашли запрещенную прокламацію, а еще и за то, что онъ принадлежалъ къ соціалистической партіи, — объяснилъ Богдановичъ фрейбургскому прокурору.

— Видите, — обратился я къ послѣднему, — у васъ въ Германіи члены соціалистической партіи засѣдаютъ въ рейхстагѣ и слѣдовательно принимаютъ участіе въ общегосударственныхъ дѣлахъ, а по мнѣнію русскаго прокурора, какъ и всего нашего правительства, даже недоказанное обвиненіе только въ принадлежности къ соціалистической партіи уже достаточно для того, чтобы казнить несовершеннолѣтняго студента.

Присутствіе молодого товарища прокурора судебной палаты изъ самого Петербурга, повидимому, дѣйствовало на фонъ-Берга импонирующимъ образомъ: время отъ времени онъ умильно поглядывалъ на его мундиръ и орденъ и заискивающимъ голосомъ обращался къ нему, стараясь правильно произнести съ трудомъ дававшуюся ему фамилію «Богдановичъ». Вѣроятно затѣмъ, чтобы поддѣлаться подъ вкусъ представителя русской судебной власти, на этотъ разъ фигурировавшей вовсе не въ почетной роли изобличителя арестованнаго, фонъ-Бергъ со злобой сказалъ мнѣ:

— Я вижу, что вы не жалѣете мрачныхъ красокъ для изображенія русскаго правительства. Но, что бы вы ни говорили и ни взводили на него, вы будете выданы, и я увѣренъ, что съ вами въ Россіи поступлено будетъ по закону.

— О, конечно, конечно! — заторопился подтвердить Богдановичъ.

Меня увели въ камеру. Не буду изображать, что я испытывалъ въ эти дни: думаю, каждый самъ пойметъ это, поставивъ себя на моемъ мѣстѣ. Я зналъ, что потеряна почти всякая надежда на освобожденіе какимъ бы то ни было способомъ; но я не могъ помириться съ этой мыслью и все еще въ воображеніи строилъ планъ побѣга, хотя въ то же время ясно видѣлъ всю его проблематичность. Переговоры о выдачѣ меня, предполагалъ я, вѣроятно, все же затянутся на нѣкоторое время и, авось, еще удастся что-нибудь придумать. Я принялся, поэтому, писать большое конспиративное письмо друзьямъ, разсчитывая послать его черезъ проф. Туна. Но не успѣлъ я его окончить, какъ черезъ два дня послѣ встрѣчи съ Богдановичемъ, меня вновь повели къ прокурору, несмотря на то, что, какъ помню, это было въ воскресенье.

— Состоялось постановленіе нашего правительства о выдачѣ васъ, — объявилъ онъ мнѣ, — но съ тѣмъ условіемъ, что васъ должны судить обыкновеннымъ судомъ и только за одно участіе въ покушеніи на убійство Гориновича. Въ просьбѣ о разрѣшеніи свиданія съ защитникомъ и переводчикомъ вамъ отказано.

Прочитавъ приведенное постановленіе баденскаго правительства, фонъ-Бергъ сообщилъ, что меня повезутъ въ Россію въ тотъ же день. Передъ тѣмъ, какъ уйти, я замѣтилъ ему, что въ Россіи меня навѣрно будутъ судить исключительнымъ, военнымъ судомъ, а не обыкновеннымъ гражданскимъ.

— Нѣтъ, этого не будетъ, потому что это было бы тогда нарушеніемъ нашихъ правъ! — воскликнулъ онъ.