16 лѣтъ въ Сибири

— Это завсегда такъ у нихъ, у «шпаны», — замѣтилъ надзиратель равнодушнымъ тономъ и удалился дремать на свое мѣсто. Никакихъ другихъ послѣдствій кромѣ его окрика: «Я васъ! вы у меня смотрите!» — дѣло о покушеніи на ограбленіе не имѣло, и едва-ли даже этотъ надзиратель доложилъ о немъ утромъ тюремной администраціи.

На слѣдующій день торопливо вбѣжалъ смотритель и сообщилъ, что сейчасъ ко мнѣ зайдетъ жандармскій полковникъ Новицкій, о которомъ, какъ о крайне недалекомъ человѣкѣ, въ нашей средѣ издавна циркулировало много юмористическихъ анекдотовъ. Явившись ко мнѣ въ камеру, въ сопровожденіи своего адъютанта и смотрителя тюрьмы, Новицкій сперва предложилъ обычный вопросъ: не имѣю ли какихъ-нибудь заявленій? Но, повидимому, ему хотѣлось просто поговорить съ человѣкомъ, котораго онъ зналъ по-наслышкѣ. Особенно, помню, интересовало его, не встрѣчался-ли я заграницей съ Дебагорій-Мокріевичемъ, который, какъ извѣстно, былъ арестованъ и осужденъ въ каторожныя работы весною 1879 г. въ Кіевѣ, но по дорогѣ, въ Сибири «смѣнялся» съ уголовнымъ и убѣжалъ. Когда я сказалъ, что видался съ нимъ въ Швейцаріи, Новицкій чуть не засыпалъ меня вопросами: «Ну какъ же поживаетъ Владиміръ Карповичъ, что онъ подѣлываетъ?» говоря это такимъ тономъ, какъ будто Мокріевичъ былъ, по крайней мѣрѣ, его хорошимъ знакомымъ Подобно тому, какъ полковникъ Ивановъ въ Петербургѣ съ похвалой отзывался о моихъ казненныхъ и осужденныхъ на каторгу товарищахъ, Новицкій также расхваливалъ «Владиміра Карповича»; а между тѣмъ этотъ же жандармскій полковникъ содѣйствовалъ присужденію къ смертной казни и къ каторжнымъ работамъ, какъ самого Мокріевича, такъ и многихъ его товарищей.

* * *

Передъ отправкой въ дальнѣйшій путь, меня снова повели въ контору. По окончаніи необходимыхъ формальностей, смотритель сказалъ мнѣ, указывая на дверь, которая вела въ другую комнату, что я могу туда зайти.

Со словъ бесѣдовавшихъ со мной Шебалиной и Рехневской я уже звалъ, что изъ Кіева я поѣду дальше вмѣстѣ съ ссылавшимися административнымъ порядкомъ въ Сибирь Вл. Малеваннымъ и Анной Пчелкиной. Хотя лично мы не были знакомы, но я, конечно, радъ былъ совмѣстному путешествію съ ними.

Въ указанной смотрителемъ комнатѣ я увидѣлъ двухъ молодыхъ, очень прилично одѣтыхъ дѣвушекъ, одного военнаго и господина лѣтъ подъ сорокъ. У самаго входа меня встрѣтила одна изъ этихъ дѣвушекъ. Проговоривъ свою фамилію, я протянулъ ей руку. Но она, очевидно, не разслышавъ меня, не рѣшалась взять ее и посмотрѣла на меня большими удивленными глазами. Я вновь повторилъ свою фамилію. Тогда молодая дѣвушка, оказавшаяся младшей Пчелкиной, пришедшей лишь проститься съ уѣзжавшей въ Сибирь сестрой, дружески пожала мою руку и съ радостной улыбкой на лицѣ стала горячо оправдываться:

— Я приняла васъ за уголовнаго и даже испугалась, — говорила она, и здоровое, полное лицо ея покрылось густой краской.

Сестра ея, наоборотъ, имѣла крайне болѣзненный видъ. Теперь она шла административно на три года въ Западную Сибирь. Штатскій оказался Малеваннымъ, шедшимъ на пять лѣтъ въ Восточную Сибирь, а офицеръ былъ конвойный начальникъ, принимавшій насъ въ партію.

Мы быстро перезнакомились. Бритый, въ кандалахъ и въ арестантскомъ костюмѣ, я далеко не гармонировалъ съ остальными, имѣвшими вполнѣ цивилизованный видъ Во взглядахъ сестеръ Пчелкиныхъ я читалъ искреннее чувство соболѣзнованія и сожалѣнія. Доставъ кусокъ бумаги, младшая попросила меня написать ей на память нѣсколько словъ. Я написалъ заглавія нѣкоторыхъ книгъ; она обѣщала мнѣ прислать ихъ на каторгу; но впослѣдствіи, вѣроятно, забыла объ этомъ или потеряла мой «автографъ», такъ какъ книгъ этихъ я не получилъ.

ГЛАВА XII На зимовкѣ

Бренча кандалами и съ непрывычки неловко переступая ногами по снѣгу, я снова, въ толпѣ съ арестантами, проходилъ по улицамъ родного города, направляясь къ вокзалу; Малеванный и А. Пчелкина поѣхали на казенной подводѣ. Насъ троихъ помѣстили въ общемъ вагонѣ съ конвоемъ. Передъ этимъ я въ теченіе девяти мѣсяцевъ не видѣлъ почти никого, кромѣ полицейскихъ, жандармовъ, прокуроровъ и т. п. Не удивительно, поэтому, что, во время пути отъ Кіева до Москвы, продолжавшагося двое сутокъ, изъ того угла вагона, гдѣ мы сидѣли, шелъ неумолкаемый разговоръ и раздавался веселый смѣхъ.

На какой-то станціи къ намъ присоединили еще четырехъ административно-ссыльныхъ, — двухъ молодыхъ дѣвушекъ и двухъ юношей, также шедшихъ въ Сибирь и, какъ и мы, принужденныхъ зимовать въ московской пересыльной тюрьмѣ.

Былъ ранній утренній часъ, когда мы прибыли на станцію. Стоялъ здоровый, крѣпкій морозъ. Къ лязгу кандаловъ присоединился скрипъ санныхъ полозьевъ и хрустѣнье снѣга подъ ногами конвоя и арестантовъ, растянувшихся длинной линіей по улицамъ Москвы.