Выше я уже сообщалъ, какое тяжелое впечатлѣніе производитъ бритье головы и заковываніе осужденныхъ. Когда предъ отправкой въ путь захотѣли подвергнуть этой варварской и совершенно ненужной процедурѣ Шебалина и его товарищей, то они энергично воспротивились ей. Ихъ протестъ поддержали и всѣ другіе политическіе заключенные въ кіевскомъ замкѣ; но это не помогло, и осужденныхъ на каторгу побрили и заковали насильно. Тогда всѣ заключенные устроили обычную въ Кіевѣ манифестацію съ разбиваніемъ оконъ, коекъ и проч. Обо всемъ этомъ сообщено было въ департаментъ полиціи, а оттуда послѣдовало распоряженіе отправить четырехъ каторжанъ въ Шлиссельбургскую крѣпость, что было тогда равносильно осужденію на медленную смерть, сопровождавшуюся продолжительными и тяжелыми мученіями, — на погребеніе заживо.
Между тѣмъ число заключенныхъ въ Бутыркахъ все увеличивалось: изъ разныхъ мѣстъ свозили въ эту тюрьму на зимовку лицъ, которымъ весной предстояло административнымъ порядкомъ отправиться въ Сибирь. Всѣ эти лица, за немногими исключеніями, принадлежали къ интеллигентной молодежи, но среди ссылаемыхъ было также нѣсколько человѣкъ болѣе пожилыхъ лѣтъ и два-три рабочихъ. Главное прегрѣшеніе административно-ссылаемыхъ, — какъ, увы! это еще происходитъ у насъ и теперь, 20 слишкомъ лѣтъ спустя! — состояло въ классическомъ обвиненіи въ «неблагонадежности». Хотя я подробно разспрашивалъ каждаго, за что его высылаютъ въ Сибирь, но въ памяти у меня не запечатлѣлось ни малѣйшаго намека на то, что въ цивилизованныхъ странахъ принято понимать подъ словомъ «преступленіе»: былъ «знакомъ» съ такимъ-то, при обыскѣ «нашли» то-то, — и молодыхъ людей, послѣ продолжительнаго тюремнаго заключенія, заочно приговариваютъ къ ссылкѣ въ холодную и пустынную Сибирь на нѣсколько лѣтъ…
Въ описываемую мною зиму 1884-85 г. въ разныхъ концахъ Россіи происходили многочисленные аресты по, такъ называемому, «дѣлу Лопатина». Этотъ выдающійся у насъ революціонеръ, задался, какъ извѣстно, цѣлью возродить къ тому времени почти уже разрушенную, вслѣдствіе погромовъ, организацію «Исполнительнаго Комитета» партіи «Народной Воли». Пріѣхавъ съ этой цѣлью изъ-заграницы, Германъ Лопатинъ сталъ заводить обширныя знакомства, но, не полагаясь на свою память, записывалъ фамиліи новыхъ лицъ съ лаконичными ихъ характеристиками, безъ всякаго шифра. Къ несчастію, его увѣренность, что онъ всегда успѣетъ уничтожить эту запись, не оправдалась: его неожиданно схватили сзади на улицѣ, не допустивъ проглотить бумажку съ неконспиративными записями.
Къ намъ, въ Бутырки, также привезли нѣкоторыхъ изъ арестованныхъ вслѣдствіе указазаной оплошности Г. Лопатина. То были преимущественно очень молодые люди, между которыми особенно выдѣлялся 19-ти лѣтній студентъ москов. унив. Рубиновъ. Это былъ очень способный и начитанный юноша; его отправили на 3 года въ Восточную Сибирь; тамъ впослѣдствіи онъ подвергся ужасному истязанію со стороны якутовъ, послѣ чего, говорили, онъ лишился разсудка.
Со времени вступленія на престолъ Императора Александра III прошло тогда уже болѣе трехъ лѣтъ и вполнѣ опредѣлилась реакціонная политика новаго царя. Первые же годы его царствованія ознаменовались висѣлицами, поощреніями анти-еврейскихъ безпорядковъ, разразившихся во многихъ мѣстностяхъ юго-западной Россіи, назначеніемъ всѣми ненавистнаго бывшаго министра народнаго просвѣщенія при Александрѣ II графа Дмитрія Толстого министромъ внутреннихъ дѣлъ, введеніемъ новаго, крайне стѣснительнаго для студентовъ и профессоровъ университетскаго устава и т. п. мѣрами. Однако, многіе продолжали еще надѣяться, что такая полоса продлится недолго, и либеральная часть общества разсчитывала, что правительство вскорѣ вступитъ на путь реформъ. Помню, какъ лица интеллигентныхъ профессій высказывали тогда надежду, что «maximum чрезъ пять лѣтъ у насъ будетъ конституція».