— Какъ же оно узнаетъ, если вы сами ему не доложите? Не придетъ же, напр., губернаторъ щупать у меня заклепки, чтобы убѣдиться желѣзныя они или веревочныя?
— Значитъ, при посѣщеніи тюрьмы высшимъ начальствомъ вы будете въ кандалахъ? — спросилъ онъ, очевидно, начиная сдаваться.
— Разумѣется! Видите, я и сюда пришелъ въ полномъ парадѣ, — отвѣтилъ я, показывая на завязанные кандалы.
На этомъ мы съ нимъ разстались, довольные заключенной сдѣлкой. Такимъ образомъ, я и Чуйковъ пріобрѣли неофиціальное право не носить кандаловъ, — Спандони же былъ освобожденъ отъ нихъ по болѣзни. Труднѣе нѣсколько было намъ добиться, чтобы насъ не брили. Мы, каторжане однажды рѣшили просто не позволить уродовать себя, и, когда явился въ нашу башню цирульникъ, мы наотрѣзъ отказались допустить его къ себѣ. Объ этомъ, конечно, доложено было старому капитану, который вскорѣ явился усовѣщевать насъ.
— Не отъ меня исходитъ распоряженіе брить васъ, — говорилъ онъ. — Что-же я могу сдѣлать?
— А вы сообщите губернатору, что мы не хотимъ добровольно подчиниться этому варварскому требованію, — пускай насильно тащутъ брить! — отвѣчали мы.
Мнѣ не извѣстно, довелъ ли онъ до свѣдѣнія высшихъ властей о нашемъ протестѣ, но насъ болѣе не брили до самаго увоза въ Сибирь.
Въ отношеніи режима существовала значительная разница между разными категоріями зимовавшихъ въ Бутыркахъ политическихъ ссыльныхъ. Такъ, условія, заключенія и нѣкоторыя права административныхъ были нѣсколько лучшія, чѣмъ тѣ, какими пользовались поселенцы, а послѣдніе, въ свою очередь, имѣли кое-какія преимущества предъ каторжанами. Но мѣсяца два спустя почти всѣ различія въ режимѣ понемногу сгладились, и преимущества административныхъ, а также и поселенцевъ предъ каторжанами свелись лишь къ тому, что лица этихъ двухъ категорій носили свое платье и имѣли возможность ходить на свиданія съ нашими женщинами, помѣщавшимися въ особенной башнѣ. Разрѣшенія на такія свиданія получались отъ губернатора, къ которому заинтересованныя лица должны были обращаться съ особыми прошеніями.
Мѣстомъ для свиданій служила контора. Въ часы, когда они происходили, она имѣла довольно своеобразный видъ: старый капитанъ сидитъ на своемъ обычномъ мѣстѣ за большимъ письменнымъ столомъ и что-то записываетъ въ одну изъ лежащихъ около него конторскихъ книгъ; у дверей стоитъ надзиратель въ тюремной формѣ съ большимъ револьверомъ въ кобурѣ и съ длинной шашкой на лѣвомъ боку; а вдоль стѣнъ на диванѣ и стульяхъ размѣстились группами лица, пришедшія на свиданія. Скудный свѣтъ, проходящій сквозь огражденныя толстыми рѣшетками окна, придаетъ особенное выраженіе лицамъ бесѣдующихъ. Среди послѣднихъ можно встрѣтить людей разныхъ возрастовъ и соціальныхъ слоевъ: вотъ адвокатъ или врачъ, пришедшій на свиданіе къ брату-студенту; тамъ старушка-крестьянка, пріѣхавшая издалека «по чугункѣ» провѣдать своего сына, разсказываетъ про свое тяжелое житье. Рядомъ потомокъ стариннаго княжескаго рода вмѣстѣ съ женой весело бесѣдуютъ со своимъ дядей, идущимъ въ Сибирь. Въ конторѣ стоитъ шумъ, идетъ громкій говоръ; раздаются шутки, остроты, смѣхъ. И тутъ же какая-нибудь родственница, вздыхая и охая, утираетъ катящуюся по щекѣ слезу: ей тяжело смотрѣть на блѣдныя исхудалыя лица заключенныхъ въ тюрьмѣ юношей и молодыхъ дѣвушекъ. Какъ и всюду на землѣ, здѣсь горе и радость, смѣхъ и слезы существуютъ рядомъ, — только въ тюрьмѣ чувства и настроенія проявляются свободнѣе, непринужденнѣе; здѣсь скорѣе сглаживаются противоположности; всѣ проще, откровеннѣе. Посѣтители быстро знакомятся другъ съ другомъ, а также и съ заключенными, приходящими на свиданія. Въ тюрьмѣ для политическихъ нѣтъ привилегированныхъ, она всѣхъ сравниваетъ и соединяетъ общимъ всѣмъ горемъ и страданіемъ.
Однажды, во время свиданія былъ такой случай: въ дверяхъ показался старикъ въ поддевкѣ, подпоясанный кушакомъ.
— Вамъ кого надо? — спросилъ его капитанъ.
— Здѣсь сидитъ Егоръ Лазаревъ, — мнѣ бы его повидать, — отвѣтилъ пришедшій.
— А разрѣшеніе имѣете?
— Вотъ оно.
Поправивъ сдвинувшіеся на кончикъ носа очки и взявъ въ руки протянутую пришедшимъ бумагу, капитанъ сталъ читать, но вскорѣ онъ вскочилъ со стула и сталъ извиняться:
— Простите, графъ, не узналъ! Вотъ стулъ, пожалуйста, садитесь! — Смирновъ! — обратился онъ къ дежурному надзирателю, — сбѣгай скорѣе за Лазаревымъ.
По тюрьмѣ поднялось движеніе, хлопанье дверьми и крики:
— Лазаревъ! Гдѣ Лазаревъ? Къ нему графъ Левъ Толстой пришелъ.
Сынъ крестьянина, но человѣкъ вполнѣ интеллигентный, Лазаревъ былъ знакомъ съ Львомъ Николаевичемъ по Самарской губерніи. Онъ привлекался по дѣлу 193-хъ и въ описываемое мною время его административнымъ порядкомъ отправляли въ Вост. Сибирь, рѣшительно безъ всякаго основанія.