16 лѣтъ въ Сибири

Маленькаго роста, худощавая, со смуглымъ, цыганскаго типа, лицомъ, Ковалевская обладала сангвиническимъ темпераментомъ и большой энергіей. Крупный умъ соединялся у нея съ сильной логикой и даромъ слова, что давало ей возможность быть искуссной спорщицей: ей нерѣдко случалось не только опровергнуть, но и убѣдить болѣе ея образованнаго собесѣдника. Въ серьезные теоретическіе дебаты, какъ и въ незначительные практическіе вопросы, она вносила большую горячность, но при этомъ всегда была искренна, пряма и никогда не переходила ни на личную почву, ни въ оскорбительный тонъ. Несомнѣнно, при другихъ условіяхъ Ковалевская сыграла бы очень крупную роль. Но обстоятельства сложились такъ, что до суда и отправки на каторгу, она была извѣстна лишь тѣсному кругу революціонеровъ, и то, главнымъ образомъ, на югѣ. Въ февралѣ 1879 г. Марья Павловна, вмѣстѣ съ Вл. Дебагорій-Мокріевичемъ, И. Орловымъ, Ивичевичами и др., была взята въ Кіевѣ, въ д. Косаговскаго на Жилянской ул., причемъ, какъ извѣстно, присутствовавшими оказано было жандармамъ вооруженное сопротивленіе. Состоявшійся весной указаннаго года военный судъ по этому дѣлу приговорилъ двоихъ — Антонова и Брантнера — къ казни, а 10 человѣкъ — къ многолѣтней каторгѣ. Въ числѣ другихъ, Ковалевская осуждена была на 14 л. 10 м. каторжныхъ работъ.

Съ этихъ поръ начинается ея непрерывный мартирологъ. Запертая въ теченіе многихъ лѣтъ въ стѣнахъ тюрьмы, гдѣ ей неизбѣжно приходилось сталкиваться съ массой злоупотребленій со стороны разныхъ должностныхъ лицъ, оторванная отъ всякой практической дѣятельности, Ковалевская перенесла всѣ свои способности и силы на защиту чести и человѣческаго достоинства заключенныхъ. Такого рода борьбу она считала чрезвычайно важной частью обще-революціонной дѣятельности. При разнаго рода тюремныхъ исторіяхъ, какъ бы незначителенъ ни былъ поводъ и какимъ бы мелкимъ чиномъ онъ ни былъ поданъ, Ковалевская не считала возможнымъ отступить отъ разъ принятаго рѣшенія. Она настаивала на необходимости давать рѣшительный, энергичный отвѣтъ на малѣйшую обиду, нанесенную кому-либо изъ заключенныхъ, чѣмъ бы столкновеніе ни кончилось.

Въ способахъ выраженія протеста она всегда оставалась вѣрной своимъ бунтарскимъ воззрѣніямъ. Она отстаивала наиболѣе крайніе и активные пріемы: открытыя нападенія на должностныхъ лицъ, разбиваніе мебели, дверей и т. п. Но, будучи прекраснымъ товарищемъ, Марья Павловна, хотя и скрѣпя сердце, присоединялась къ избраннымъ большинствомъ пассивнымъ пріемамъ протеста, — къ голодовкамъ, бойкотамъ и пр.

Съ момента ареста въ Кіевѣ, во все время пути по Сибири и по прибытіи на Кару, у Ковалевской нерѣдко происходили крупныя и мелкія столкновенія съ администраціею. За одну подобнаго рода тюремную исторію ее и еще трехъ ея подругъ — Елизавету Ковальскую, Софью Богомолецъ и Елену Россикову — перевели изъ Кары въ Иркутскій замокъ. Въ послѣднемъ незадолго до нашего прибытія всѣ онѣ изъ-за столкновенія съ полиціймейстеромъ выдержали многодневную голодовку, доведшую ихъ до полнаго почти истощенія. Только послѣ объявленія врача, что едва ли голодающія женщины проживутъ наступившія сутки, генералъ-губернаторъ уступилъ просьбамъ представителей общества и приказалъ исполнить требованія женщинъ. Въ этой тюремной исторіи, какъ и въ другихъ, о которыхъ мнѣ придется ниже сообщать, Марья Павловна играла одну изъ первыхъ ролей.

Иркутскій тюремный замокъ въ описываемое время такъ же, какъ и Кіевскій, былъ знаменитъ разными трагическими происшествіями и побѣгами политическихъ ссыльныхъ. Путемъ подкопа изъ него бѣжали въ февралѣ 1880 г. восемь каторжанъ, шедшихъ на Кару: Березнюкъ — безсрочный, Волошенко, осужденный на 10 л., Иванченко — 14 л. 10 м., Александръ Калюжный — 10 л., Ник. Позенъ на 14 л. 10 м., Попко — безсрочный, Фомичевъ — тоже и Николай Яцевичъ — на 10 л. Всѣ эти лица, вслѣдствіе плохой организаціи и ничтожной помощи, оказанной имъ находившимися на волѣ товарищами, были вскорѣ пойманы, и за эту неудачную попытку безсрочныхъ приковали къ тачкамъ, всѣмъ же остальнымъ значительно увеличили сроки пребыванія на каторгѣ. Кромѣ этихъ лицъ, изъ Иркутскаго же замка бѣжали Софья Богомолецъ и Елиз. Ковальская, но и онѣ также были вновь арестованы. Затѣмъ Е. Ковальской вторично удалось бѣжать оттуда же и, спустя мѣсяцъ или два, она снова была взята.

Видѣлъ иркутскій замокъ и двѣ казни: за нечаянное убійство въ запальчивости надзирателя въ 1881 году былъ казненъ шедшій чрезъ Иркутскъ административно-ссыльный Легкій, а черезъ два года казненъ былъ сидѣвшій подъ слѣдствіемъ учитель мѣстной гимназіи Неустроевъ за данную имъ пощечину генералъ-губернатору Анучину, при посѣщеніи послѣднимъ тюрьмы. Кромѣ того, безсрочнаго каторжанина Щедрина, также за пощечину, нанесенную имъ тамъ же чиновнику Соловьеву, приговорили къ смертной казни, которую затѣмъ замѣнили прикованіемъ къ тачкѣ. Съ послѣдней его впослѣдствіи повезли въ Шлиссельбургскую крѣпость, гдѣ, какъ извѣстно, онъ сошелъ съ ума.