16 лѣтъ въ Сибири

Приведенными происшествіями далеко не исчерпывается печальная исторія иркутской тюрьмы. Но, какъ и въ кіевской, несмотря на все прошлое, въ ней въ описываемое мною время было свободнѣе, чѣмъ во многихъ другихъ тюрьмахъ. Такъ, лишь только мы очутились въ камерѣ, какъ я немедленно же могъ вступить въ переговоры съ сидѣвшими въ этомъ замкѣ перечисленными выше каторжанками. Для этого я влѣзъ на окно и позвалъ Ковалевскую, камера которой приходилась надъ нашей. Она тотчасъ откликнулась и съ этихъ поръ, въ теченіе недѣли, проведенной нами въ Иркутскѣ, мы часто и подолгу бесѣдовали съ нею и ея подругами. Днемъ намъ удавалось также и лично видѣться со всѣми во время прогулокъ.

До этого мы не видѣлись съ Марьей Павловной Ковалевской восемь лѣтъ. Все пережитое ею въ эти годы вызвало глубокое къ ней соболѣзнованіе. Одинъ внѣшній видъ ея, вполнѣ напоминавшій поговорку: «краше въ гробъ кладутъ», внушалъ безконечную жалость. Крайне слабая и изнуренная многолѣтней тюрьмой, Ковалевская сумѣла, однако, сохранить ту же силу характера, тѣ же нравственныя качества, какими она выдѣлялась на волѣ. Это была та же рѣшительная, непреклонная, ни передъ чѣмъ неостанавливавшаяся женщина, какую мы знали въ южномъ нашемъ кружкѣ. Такая живучесть, постоянство и энергія, несмотря на все пережитое ею, внушали расположеніе и уваженіе къ ней даже должностнымъ лицамъ.

Перескакивая съ предмета на предметъ, какъ это всегда бываетъ при встрѣчахъ старыхъ знакомыхъ, прерывая воспоминанія теоретическими спорами и отъ грустныхъ темъ переходя къ добродушнымъ шуткамъ и остротамъ, мы оба какъ бы торопились вдоволь наговориться, зная, что впереди намъ предстоитъ разлука на многіе годы, а то и навсегда. Въ этихъ бесѣдахъ Марья Павловна проявлялась цѣликомъ, съ присущимъ ей кипучимъ темпераментомъ, серьезнымъ и развитымъ умомъ и удивительной отзывчивостью. Ее чрезвычайно интересовало все, происходившее на волѣ и касавшееся общественнаго движенія въ Россіи и на западѣ. При этомъ она умѣла распрашивать своего собесѣдника и извлекать изъ каждаго наиболѣе существенное и извѣстное ему. Меня она заставила подробно разсказать ей о европейскомъ рабочемъ движеніи и, вообще, изложить свои впечатлѣнія о западно-европейской жизни. При этомъ у насъ, конечно, завязывались продолжительные и горячіе споры, продолжавшіеся за полночь. Признавая, въ общемъ, преимущества европейскаго соціальнаго строя, она, однако, находила въ немъ многое несимпатичнымъ, по сравненію съ Россіей, а тамошніе, напр., тюремные порядки вызывали въ ней глубокое возмущеніе. По своимъ воззрѣніямъ Ковалевская оставалась все той же бунтаркой, какой была на волѣ. Да оно и вполнѣ понятно: все ея прошлое протекло въ тотъ именно періодъ нашего революціоннаго движенія, когда это направленіе было господствующимъ, по крайней мѣрѣ, на югѣ и не появлялось никакого намека на критику его. Кромѣ того, «бунтарство», задававшееся, какъ извѣстно, цѣлью возбуждать народъ, вѣрнѣе — крестьянство къ активнымъ протестамъ, — бунтамъ, на почвѣ мѣстнаго недовольства, — болѣе всего соотвѣтствовало кипучему, неподчинявшемуся никакимъ рамкамъ и дисциплинѣ характеру Ковалевской.

Очень много общаго съ Марьей Павловной имѣла сидѣвшая въ то время въ иркутскомъ замкѣ Софья Николаевна Богомолецъ. Дочь богатаго помѣщика Полтавской губ., урожденная Присѣцкая, Софья Николаевна, по окончаніи кіевской гимназіи, поступила на медицинскіе курсы въ Петербургѣ; затѣмъ она вышла замужъ за врача и такъ же, какъ Ковалевская, примкнула къ революціонному движенію на югѣ. Въ 1880 г. она была арестована и привлечена къ дѣлу, такъ называемаго, южно-русскаго рабочаго союза. Въ числѣ другихъ обвиняемыхъ, военный судъ, состоявшійся въ Кіевѣ, приговорилъ С. Богомолецъ къ 10 г. каторжныхъ работъ. Сверхъ того, за упомянутый выше побѣгъ ей было прибавлено еще 5 лѣтъ, затѣмъ за столкновеніе съ администраціею она получила еще одинъ годъ, съ переводомъ въ разрядъ испытуемыхъ на весь срокъ, что, какъ я ниже объясню, значительно увеличивало время ея пребыванія на каторгѣ.