16 лѣтъ въ Сибири

Какъ ни томительно долго длилось тогда шествіе лицъ, отправляемыхъ въ Сибирь, но еще неимовѣрно медленнѣе двигались возвращавшіеся съ Кары на поселеніе. На каждомъ этапѣ имъ приходилось дожидаться по недѣлѣ конвоя; поэтому, въ среднемъ, на пути отъ Кары до Иркутска едва-ли они дѣлали тогда болѣе пяти-шести верстъ въ день!

Какъ я уже сообщалъ, чѣмъ далѣе мы двигались на востокъ, тѣмъ отношеніе всякаго рода начальства къ намъ, политическимъ и къ уголовнымъ, становилось все патріархальнѣе, и за строгимъ выполненіемъ инструкцій никто не слѣдилъ. Нагляднымъ доказательствомъ такого отношенія можетъ служить такой случай: на одномъ этапѣ въ Забайкальѣ у меня украли кандалы, которые лежали въ моемъ мѣшкѣ вмѣстѣ съ другими, отчасти казенными, отчасти своими вещами. Объ этой пропажѣ я счелъ нужнымъ заявить офицеру, предполагая, что онъ хоть чѣмъ-нибудь выразитъ свое отношеніе къ тому, что кандалы, вмѣсто того, чтобы находиться на моихъ ногахъ, перевозились мною въ мѣшкѣ; но офицеръ, оказалось, отнесся къ этому факту, какъ къ вполнѣ нормальному: онъ больше сожалѣлъ объ украденныхъ сапогахъ и другихъ моихъ собственныхъ вещахъ, чѣмъ о кандалахъ и, вообще, казенномъ имуществѣ.

— Какъ же мнѣ теперь быть? — спросилъ я его: — вѣдь, когда я приду на Кару, у меня могутъ потребовать кандалы?

— Это вѣрно, — воскликнулъ онъ, — погодите, кажется, у меня гдѣ-то валяются кандалы, — вспомнилъ онъ затѣмъ и, позвавъ фельдфебеля, приказалъ ему розыскать ихъ.

— Теперь слѣдите же за ними внимательнѣе, — сказалъ онъ, когда, получивъ новые кандалы, я на его глазахъ опять спряталъ ихъ среди своихъ вещей.

Наступила зима, а съ нею пошли жестокіе сибирскіе морозы. Мы перевалили черезъ Яблоновый хребетъ и приближались къ главному городу Забайкальской области — Читѣ. Вотъ мы на послѣднемъ полу-этапѣ. Въ камерѣ уголовныхъ всю ночь странное, необычайное движеніе: поминутно къ нимъ заходятъ фельдфебель и конвойные солдаты, они что-то вносятъ и выносятъ. На слѣдующій день разъяснилось, въ чемъ дѣло.

Несмотря на то, что оставшійся до Читы станокъ былъ громадный, — если память мнѣ не измѣняетъ, болѣе 40 верстъ, — партія вышла съ полуэтапа позже обычнаго времени. На полдорогѣ стояла, такъ-называемая, въ Сибири «заимка», т. е. одинокая изба со службами. Изъ разсказовъ встрѣчавшихся намъ товарищей, шедшихъ съ Кары, мы знали, что «заимка» эта принадлежала какому-то старику, который выдавалъ себя за декабриста. Тамъ партія расположилась на отдыхъ. Насъ четырехъ ввели въ отдѣльную, чистую комнату, куда вскорѣ пришелъ высокій, плотный и еще очень бодрый старикъ представительной наружности. Онъ и намъ отрекомендовался декабристомъ Караваевымъ. По его словамъ, въ качествѣ корнета гвардейскаго кавалерійскаго полка, онъ привлекался по дѣлу 14 декабря и былъ приговоренъ на поселеніе въ Сибирь; ему, слѣдовательно, должно было быть около 80 лѣтъ, но на видъ нельзя было дать ему и 70. За угощеніе онъ отказался взять съ насъ плату. Между тѣмъ въ сосѣднемъ помѣщеніи шелъ какой-то торгъ и кутежъ. Не знаю, дѣйствительно-ли Караваевъ имѣлъ какое-нибудь отношеніе къ декабристамъ. Сомнѣваюсь тѣмъ болѣе, что, насколько помню, такой фамиліи нѣтъ въ спискѣ привлекавшихся по дѣлу 14 декабря. Какъ бы тамъ ни было, но въ указанное мною время этотъ господинъ занимался совсѣмъ недостойнымъ дѣломъ.

Былъ уже вечеръ, когда наша партія столпилась у воротъ читинской тюрьмы. Медленно шелъ процессъ пріема арестантовъ и провѣрка выданныхъ имъ казенныхъ вещей. Морозъ, между тѣмъ, все крѣпчалъ. Вездѣ по пути, на этапахъ и въ тюрьмахъ насъ, политическихъ, всегда принимали первыми, не провѣряя вещей, такъ какъ всѣ должностныя лица прекрасно знали, что мы не пропивали и не проигрывали казеннаго имущества. Но о смотрителѣ мѣстной тюрьмы среди нашихъ шла молва, что онъ ненавидитъ политическихъ ссыльныхъ и считаетъ ихъ хуже всякихъ закоренѣлыхъ уголовныхъ преступниковъ. Скоро и мы въ этомъ убѣдились: онъ продолжалъ пріемку арестантовъ, дѣлая видъ, что не замѣчаетъ насъ и заставляя насъ, такимъ образомъ, мерзнуть на улицѣ. Мы, наконецъ, обратились къ нему съ предложеніемъ, чтобы онъ насъ поскорѣе отпустилъ, такъ какъ насъ всего четверо и вещи у насъ въ порядкѣ. Но онъ заявилъ, что приметъ сперва уголовныхъ, а это должно было закончиться очень не скоро. Мы рѣшительно запротестовали, и онъ принужденъ былъ уступить. Изъ ненависти къ политическимъ онъ старался также помѣщать ихъ въ самой скверной, какая только имѣлась въ этой тюрьмѣ, камерѣ. Отведенная намъ камера оказалась невозможной, давно нетопленной и неимовѣрно грязной. Мы отказались расположиться въ ней и вышли во дворъ, требуя, чтобы намъ дали лучшее помѣщеніе. Но смотритель не обратилъ на это никакого вниманія, хотя стоялъ жестокій морозъ. Только поздно ночью, убѣдившись, что мы не войдемъ въ камеру, онъ уступилъ нашему требованію и отвелъ намъ хорошую камеру.