Между тѣмъ, черезъ сутки, когда партія уголовныхъ вновь должна была отправиться въ дальнѣйшій путь, у большинства арестантовъ не оказалось казенныхъ вещей. Только тогда мы поняли, что означало замѣченное нами среди уголовныхъ и конвоя оживленіе, происходившее на послѣднемъ предъ Читою полу-этапѣ и чѣмъ объяснялся кутежъ на заимкѣ сомнительнаго «декабриста». Состоя, повидимому, въ сговорѣ съ конвоемъ, Караваевъ, конечно за безцѣнокъ, пріобрѣталъ отъ арестантовъ казенныя вещи, а полученныя послѣдними отъ него деньги тутъ же ими пропивались. Для предъявленія при провѣркѣ вещей въ Читѣ, фельдфебель, вѣроятно, при содѣйствіи Караваева, снабжалъ уголовныхъ разнымъ тряпьемъ, но, чтобы это не обнаружилось при пріемѣ партіи, онъ и старался привести ее въ городъ вечеромъ, что казалось вполнѣ естественнымъ въ виду большого разстоянія отъ послѣдняго полу-этапа. Вслѣдствіе холода и поздняго времени, тюремное начальство тщательно провѣряло вещи только у стоявшихъ первыми по списку, у остальныхъ же онѣ осматривались поверхностно. Словомъ, Караваевъ, повидимому, не спроста поселился на тракту въ одинокой заимкѣ. Въ Читѣ арестантовъ за отсутствіе у нихъ одежды подвергли тѣлесному наказанію и затѣмъ имъ была выдана новая.
Я, Чуйковъ и Калюжная рѣшили остаться въ этомъ городѣ на двѣ недѣли, чтобы отдохнуть отъ продолжительнаго и тяжелаго путешествія: со времени выхода изъ Иркутска прошло уже около шести недѣль; морозы съ каждымъ днемъ все крѣпчали, и мы чувствовали большую усталость. Къ тому же, впереди насъ ждало заключеніе въ стѣнахъ тюрьмы въ теченіе многихъ лѣтъ, а въ Читѣ мы, какъ находившіеся въ пути, пользовались нѣкоторыми льготами. Тамъ въ то время жили, въ качествѣ поселенцевъ, наши товарищи, бывшіе карійцы, и отъ нихъ мы могли узнавать, что дѣлается на бѣломъ свѣтѣ. Чтобы остаться въ Читѣ до слѣдующей партіи, требовалось разрѣшеніе врача, но намъ нетрудно было получить его, такъ какъ у каждаго оказался какой-нибудь недугъ.
Въ послѣднихъ числахъ ноября мы отправились въ дальнѣйшій путь, на этотъ разъ при семейной арестантской партіи. За городомъ насъ встрѣтили три товарища, жившіе въ Читѣ и проводившіе насъ нѣсколько верстъ. Зима была безснѣжная, поэтому весь путь по Забайкалью намъ пришлось ѣхать на неимовѣрно тряской двуколескѣ. Члены коченѣли отъ жестокаго холода, несмотря на то, что мы натягивали на себя всю имѣвшуюся у насъ теплую, полученную отъ казны, одежду, такъ что съ трудомъ могли въ ней двигаться. Чтобы не замерзнуть, приходилось, соскакивая съ двуколески, пробѣжать нѣкоторое пространство. Тяжело было смотрѣть на несчастныхъ арестантовъ и ихъ женъ, а особенно на ребятишекъ, находившихся при родителяхъ. Немногимъ лучше бывало на этапахъ и полуэтапахъ, такъ какъ и тамъ не скоро по приходѣ удавалось согрѣться, потому что эти зданія мы, въ большинствѣ случаевъ, находили давно нетопленными. Въ этихъ случаяхъ голодные и утомленные арестанты принимались за рубку и колку дровъ. Затопленные печи, случалось, дымили. Жутко, холодно и непріятно бывало на этапахъ зимой, еще хуже, чѣмъ лѣтомъ. Въ описываемое время не вездѣ въ Забайкальѣ имѣлись достаточныхъ размѣровъ казенныя зданія для арестантовъ, а въ нѣкоторыхъ мѣстахъ вовсе не бывало таковыхъ. Въ этихъ случаяхъ насъ троихъ, а то и всю партію, размѣщали въ крестьянскихъ избахъ. Мы всегда бывали рады такимъ пристанищамъ, — даже самая простая хата казалась чуть не дворцомъ. Помню, мы вслухъ высказывали желаніе, чтобы и въ будущемъ мы могли пользоваться такимъ «комфортабельнымъ» жилищемъ. Оставаясь на ночь, а то и на двѣ у крестьянъ, мы вступали въ бесѣды съ ними и приходившими къ нимъ сосѣдями; такимъ образомъ, мы знакомились съ мѣстными жителями и ихъ бытомъ.