16 лѣтъ въ Сибири

Довольно долго крѣпился Цыпловъ. Но предъ моимъ приходомъ на Кару, онъ началъ вызываться къ коменданту Николину. Въ глазахъ товарищей это былъ очень дурной признакъ. Дѣйствительно, вскорѣ оказалось, что Цыпловъ открылъ коменданту свою настоящую фамилію, раскаялся въ своемъ прошломъ и, чтобы добиться облегченія въ своей судьбѣ, выдалъ что зналъ, перемѣшивая правду съ ложью. Товарищи настаивали, чтобы его убрали изъ нашей тюрьмы, но это, очевидно, не входило въ интересы коменданта: Цыпловъ еще въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ, послѣ этого, оставался въ нашей тюрьмѣ, хотя въ отдѣльной камерѣ, куда его помѣстили, дня два-три спустя послѣ нашего прихода. Чтобы уже закончить о немъ, скажу, что за тѣмъ его перевели въ уголовную тюрьму на Карѣ же гдѣ онъ щеголялъ своею образованностью, пріобрѣтенной отъ политическихъ. Это, однако, не мѣшало начальству подвергать его время отъ времени тѣлесному наказанію. Однажды, при посѣщеніи тюрьмы инспектора Каморскаго, извѣстнаго въ Сибири негодяя, Цыпловъ выступилъ съ жалобой на разнаго рода притѣсненія и заявилъ: «У насъ, ваше благородіе, такой „прижимъ“»… На что Каморскій отвѣтилъ: «я вотъ велю расписать тебѣ „прижимъ“ на спинѣ!»

Впослѣдствіи его выпустили въ вольную команду и, какъ мнѣ извѣстно, онъ былъ очень доволенъ своей судьбой, попавъ въ вполнѣ соотвѣтствовавшую ему среду.

* * *

Послѣ путешествія, длившагося отъ Москвы болѣе семи мѣсяцевъ и подъ конецъ въ сильной степени мнѣ надоѣвшаго, я испытывалъ особенно пріятное ощущеніе, очутившись среди товарищей на Карѣ, несмотря на сознаніе, что мнѣ предстоитъ провести здѣсь многіе годы.

Рядомъ со мной въ сосѣдней камерѣ, въ первомъ номерѣ, помѣщался мой старый другъ Яковъ Стефановичъ. Съ нимъ мы не видѣлись болѣе 4-хъ л., такъ какъ мы разстались въ Швейцаріи въ августѣ 1881 г. Онъ вернулся тогда въ Россію, гдѣ сошелся съ организаціей «Народная Воля», но, по прошествіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ (въ февралѣ 1882 г.), былъ арестованъ въ Москвѣ и лѣтомъ слѣдующаго года, по процессу семнадцати въ Петербургѣ, осужденъ на восемь лѣтъ каторжныхъ работъ; на Кару онъ прибылъ за два года до меня.

Въ первый вечеръ мнѣ удалось перекинуться съ нимъ лишь нѣсколькими словами. Но на слѣдующее утро, какъ только прошла повѣрка, я высунулъ голову въ дверное окошечко и велѣлъ жандарму выпустить меня. Затѣмъ, подошедши къ камерѣ № 1, вновь велѣлъ открыть дверь, что жандармъ также исполнилъ: днемъ переходъ изъ камеры въ камеру не былъ намъ запрещенъ, — права этого политическіе добились лишь путемъ долгой борьбы, между тѣмъ какъ находившихся въ Карійскихъ тюрьмахъ уголовныхъ преступниковъ отъ утренней до вечерней повѣрки вовсе не запирали. Въ камерѣ, въ которой помѣщался Стефановичъ, такъ же какъ и въ трехъ остальныхъ, было, послѣ нашего съ Чуйковымъ прихода, шестнадцать человѣкъ. Всего въ это время въ нашей тюрьмѣ находилось, слѣдовательно, 64 человѣка. Перезнакомившись и въ номерѣ первомъ со всѣми новыми товарищами и побесѣдовавъ немного со своимъ другомъ, я отправился «дѣлать визиты» въ остальныя камеры.

Приходъ новичковъ былъ, конечно, выдающимся событіемъ для заключенныхъ въ тюрьмѣ. По доходившимъ до нихъ тѣмъ или инымъ способомъ слухамъ, они заранѣе уже знали о предстоящемъ прибытіи новичковъ. Поэтому всѣ съ большимъ нетерпѣніемъ ждали этого событія и на разные лады толковали о немъ. Пріѣздъ новичковъ вносилъ на нѣсколько дней развлеченіе въ скучную и монотонную тюремную жизнь; отъ нихъ узнавали все, что было имъ извѣстно, какъ о положеніи революціоннаго дѣла въ Россіи, такъ и о жизни общихъ знакомыхъ. Тоже повторилось и со мной.

Переходя изъ камеры въ камеру, я въ первые дни всюду долженъ былъ разсказывать объ одномъ и томъ же. Начавъ съ того же, съ чего начинаются и настоящія мои записки, т. е. съ моего ареста во Фрейбургѣ, я затѣмъ передавалъ, что самъ зналъ и что по пути мнѣ приходилось отъ другихъ слышать новаго и интереснаго изъ разнообразныхъ областей, преимущественно же изъ соціалистическаго міра. Въ одной камерѣ, въ номерѣ третьемъ, во время перваго моего посѣщенія, произошелъ, помню, слѣдующій небольшой курьезъ. Какъ и въ остальныхъ камерахъ, здѣсь также оказался у меня старый знакомый съ воли — В-ко. Онъ слылъ за очень умнаго человѣка, былъ большимъ оригиналомъ и спорщикомъ.

Когда, разсказывая о возникшихъ въ Россіи новыхъ революціонныхъ направленіяхъ, я упомянулъ о «Группѣ Освобожденіе Труда» и сказалъ, что она раздѣляетъ взгляды нѣмецкихъ соціалдемократовъ, В-ко воскликнулъ, смѣясь:

— Въ Россіи — соціалдемократы! Да кто же они такіе?

— Одного изъ нихъ вы видите передъ собою, — заявилъ я.