18

Я достаю анашу и аккуратно кладу ее на землю. В темноте бумажный пакетик ничем не отличается от лесного мусора. Колян возвращается к нам, выражение его лица я не могу рассмотреть, как бы не старался. Почему мы их встретили здесь? Я гулял в этом лесу, перелеске, лесополосе каждые выходные, и никто и никогда не вымогал здесь денег.

– Это ваш кент? – спрашивает Колян. Я пожимаю плечами, я не знаю, кент ли мне Вадик.

– Ну, да – говорит Деня.

– А че вы с пидором ходите, а?

Этот вопрос ставит меня в тупик. Я начинаю дышать чаще, слова выходят из горла словно чужие. Силуэт Вадика мельтешит в просвете между кривыми ветками. Он уже далеко, на другой стороне дороги. В сотне метров отсюда та самая сауна, где популярны групповые варианты после десяти вечера, а днем трут розовые спинки мальчикам и девочкам из окрестных девятиэтажек.

– Куда он свалил? – от того, что меньше, сладко пахнет «Олд спайсом», я помню этот запах со школы, когда лишь начинал брить без конца кровоточащие щеки и подбородок.

– Никуда, – говорю и сам давлюсь собственной глупостью. Сейчас они спросят про пять рублей или просто захотят избить нас здесь ради садистского веселья. В неподвижном воздухе не колышется ни один лист.

– Слышь, а еще есть? – спрашивает Колян, принимая из моих потных рук пятак.

– Нет, – говорю я тихо и послушно. Это омерзительно, зачем они так унижают меня. Почему я с Деней, а не с кем-нибудь другим, кто, может, и не смотрел «Чука и Гека» или «Судьбу барабанщика», но знает, как правильно отдавать деньги незнакомым ублюдкам в белых шортах?

– Че у тебя здесь? – Колян вдруг хлопает Деню по нагрудному карману рубашки, – покажи!

Деня молча дергается, словно его ткнули паяльником.

– Ну, че ты прыгаешь, че у тебя тут?!

– Телефон… – Деня смотрит на них как щенок. Я, наверное, сейчас не лучше. Деня достает телефон и протягивает его гопнику.

– На хрен мне твой телефон, – плюется Колян. – Пошли с нами.

– Куда? – спрашиваю я.

– Туда, – Колян показывает через дорогу. – Там светлее, поглядим, есть у тебя еще бабки или нет.

– Давай! – веселится ублюдок поменьше. Он грубо толкает меня в плечо. На мгновение я представляю себе, как бью его ногой в пах, а потом пинаю по ребрам скорчившееся на земле тело. Но ничего этого я не делаю. Я плетусь вслед за Деней. Мы гуськом переходим пустынную дорогу. На другой стороне узкий тротуар с посаженными по краям кустами сирени и боярышником. Два человека, силуэты которых маячат среди кустов, быстро приближаются к нам. Колян глядит на них с недоверием, я тоже.

– В подъезд, – командует тот, что меньше, показывая на ближайшую девятиэтажку. А если бы я был сейчас с женщиной? А если бы я был сейчас с женой? Неужели я бы вел себя точно также, послушно получая тычки и выполняя нелепые указания двух недоумков? Они бы наверняка стали лапать ее, мою Лену. Они бы посмели сказать ей то, что ее мягкие уши никогда не слышали в интеллигентном обществе неудавшихся писателей и самодеятельных актеров. А я был бы против – и только. Как получается, что мы ни хрена не можем защитить тех, кого любим?

– Твою мать, кто это? – неожиданно спрашивает меня Колян. Двое на аллее теперь совсем близко. У одного из них на поясе болтается резиновая дубинка.

– Эй, пошли, – говорит ублюдок. Деня беспомощно озирается. Человек с дубинкой переходит на бег.

Гопники пятятся назад, к той самой многоэтажке, где они собирались проверить мои карманы.

– Стойте, суки! – это Вадик. Он вернулся с подмогой.

Теперь я вижу, что по аллее со стороны сауны к нам бежит кто-то еще. Рядом с Вадиком один из охранников. В руке у него действительно дубинка, на поясе лунным светом блестят наручники. Я мечтал о настоящих наручниках, когда мы с Леной играли в садомазохизм. Я укладывал ее на диван лицом вниз. Разводил ноги, сгибал их в коленях и связывал лодыжки старыми колготками. Руки заводил за спину и туго связывал в локтях длинным шелковым шарфом. Нам нравилось это почти два года. До того времени, когда она стала жаловаться, что эти игры ее уже не возбуждают, как прежде. Наши сексуальные отношения, по правде говоря, в последнее время достигли того периода, когда привычка начала брать верх над чувственностью. Вот так вот просто. Мы вовремя развелись. Я разучился быть нежным, а она, наверное, уже не хотела учить меня этому вновь. Может, оно и к лучшему? Чего я на самом деле стою? Чтобы я сделал, если бы кто-то на моих глазах изнасиловал мою жену?

– Сколько ты им дал денег? – Вадик хватает меня за руку.

– Что?

– Сколько ты им дал?

– Пять рублей.

– А ты? – он поворачивается к Дене. Тот пожимает плечами.

– Тормози того, жирного, Слон! – кричит Вадик охраннику. – Он нам должен, тормози его!

Второй охранник подбегает спустя несколько секунд, я узнаю Ашота, у которого ладони, как у негра – черно-розовые, можете себе такое представить?

– Где они-на? Который? – он спрашивает меня, и я показываю ему на второго гопника, который в тридцати метрах от нас пытается слиться с ночным городом.

– Ты пойдешь со мной, понял-на?

– Зачем?

– Подтвердишь, что он снимал с тебя капусту.