18

Рыжая Оксана хищно улыбается, внимательно разглядывая мое лицо. Я плохо выгляжу, прекрасно это знаю. Плохо сплю по ночам, рано просыпаюсь и долго сижу на унитазе. По утрам у меня понос. Так продолжается уже несколько месяцев, и я ничего не могу поделать. Говорят, что от марихуаны всегда портится сон. У меня же, кроме этого, вдобавок испортилось и дерьмо.

– Ты должен сдать отчет, Стасик, – говорит она. – Брось все дела и напиши отчет. Директор не будет ждать. Ты же знаешь, для него это все равно что красная тряпка.

– У меня срываются две информации, – говорю я, – химкомбинат снова не выслал факс со статистикой за полугодие. Я звоню им через каждые пятнадцать минут.

– Оставь эту чушь, – она кладет передо мной бланк, наклоняясь так, что рыжие волосы щекочут мою щеку. Я отворачиваюсь, чтобы шеф-редактор не почувствовала, как гадко у меня пахнет изо рта.

– Через час, ладно? – я просто умоляю.

– Лядно. – Она подходит к двери. Она очень сексуяльна. Провинциальный феминизм нисколько не сказался на полноте ее задницы.

– Поставь защитный экран на монитор, – говорит Оксана напоследок, – у тебя все время красные глаза.

Она неплотно закрывает дверь, и сквозняк небрежно ворошит бумаги на моем столе. Я достаю небольшое зеркало в деревянной оправе и внимательно смотрю на свои глаза. Взгляд уставшего человека, страдающего от хронической гипогликемии и дисбаланса нейромедиаторов. Я закапываю глаза специальными каплями, на пару часов снимающими красноту, и некоторое время моргаю, пытаясь разогнать зыбкую муть. Мне нужно работать. Мне нужно усидеть в этом кресле еще шесть часов, облизывая без конца пересыхающие губы и периодически впадая в сумеречную дремоту с открытыми глазами.

Я, конечно, мог бы выкурить полпапиросы. Или даже треть. Мне было бы гораздо лучше, по крайней мере первые сорок минут. Но я никогда не употребляю наркотики на работе. Это правило. Только так я могу выживать в насквозь прогнившем мире местных масс-медиа. Я достаю из-под стола пластиковую бутылку и пью, громко глотая теплую воду.

Я начинаю писать отчет. Длинный перечень сделанного за этот странный июль. Сорок четыре информационных сообщения, двенадцать репортажей. Я стал меньше работать, что тут скажешь. Долгие телефонные переговоры требуют сил, которых у меня почти нет. С тех пор как я остался в кабинете один, я все чаще позволяю себе просто сидеть, просматривая бесконечные мерцающие веб-страницы кинообзоров.

Дверь снова открывается. Без стука. Я не люблю, когда ко мне стучат. Точно так же, как не люблю телефонных звонков. Входит Гомер, мой начальник. Я называю его так про себя из-за его дурацкой привычки без конца цитировать статьи из учебника по античной истории. Гомер всего на пять лет старше меня. Он быстро продвинулся по работе: во-первых, из-за трусости и, во-вторых, благодаря природной способности дословно запоминать всякое дерьмо. Гомер помнит имена всех римских императоров, фамилии русских революционеров-террористов, предисловия к романам Набокова и всевозможные рецензии на киноэпопею о монстре, пожирающем людей в межгалактических кораблях.

– Что пишем? – Гомер быстро приближается к моему столу и, изогнувшись, заглядывает в отчет. Потом, нисколько не смущаясь, внимательно изучает, в какую глухомань интернета меня занесло эти утром. – Отчет? Двенадцать репортажей? Да ты с ума сошел!

– У меня творческий кризис.

– Сократим премию.

– Лучше сократи месячные нормы.

– Я их не устанавливал.

Я вздыхаю. Горячий и душный воздух вызывает першение в бронхах. Гомер самый занудный тип на радио. Он пришел вовсе не для того, чтобы обсудить со мной информационную политику нашей радиостанции или поговорить о производственной дисциплине. По правде говоря, я до сих пор не знаю, зачем он приходит в мой кабинет трижды в день. Он считает меня единственным человеком здесь, который хоть как-то разделяет его надуманные интересы. Гомер почти готов предложить мне дружбу, если бы не трусость, о которой я уже говорил. Приятельские отношения с подчиненными нарушают корпоративную этику. В провинции любят заботиться о выполнении всевозможных правил. Гомер позволяет себе расслабиться, лишь когда мы остаемся с ним наедине. И еще – я единственный, кому он разрешает стрелять у себя сигареты. Надо думать, это знак большого доверия.

– Работа должна быть напряженной, – наконец произносит он одну из своих бесчисленных присказок. С помощью прилежно заученных синтаксических формул Гомер и общается с людьми. Каждый день, на протяжении уже нескольких лет, я слышу от него одни и те же слова.

– Здесь потогонная система, – улыбаясь, говорю я в ответ. Все в порядке, пароль – отзыв. Теперь Гомер сможет продолжить разговор.

– Видел?! – он показывает мне новый лотерейный билет. Вид у Гомера при этом хвастливый и тупой. Так же ухмыляясь, он мог бы показать мне и порноснимок из «Стрип-Кэтс». – Золотой ключ! Сто сорок восьмой тираж. Максимальный выигрыш – почти два миллиона. Джек-пот. Выигрываешь такие бабки и спокойно сваливаешь отсюда.

– В Москву?

– А хотя бы и в Москву.