18

Она чем-то хрустит, это гандон. Придорожные проститутки всегда работают с презервативами. Мой член немного напрягается, она немного поддерживает его двумя пальцами, чтобы он не заваливался набок. Девушка берет его жесткими губами. Я не желаю на это смотреть. Я беспомощен сейчас перед этой испытанной шлюхой, один на один, со спущенными до колен штанами.

Она зачехляет член в лиловую резину. Мне всегда казалось, что в резиновой контрацепции есть что-то общее с полиэтиленовыми оболочками на телевизионных пультах. Безопасный секс, безопасная жизнь. А я считаю, что вещи должны стариться и умирать. Как и люди. К черту полиэтилен и накидки на диванах.

– Зая, расслабься, – снова шепчет она.

Я расслабляюсь.

Девушка изгибается надо мной, волосы падают ей на лицо. Какой-то жук вдруг налетает на лобовое стекло и сухо щелкает о капот. Она начинает двигаться. Я думаю о том, чтобы быстрее кончить. Можно ли ее трогать, или это отдельная цена?

– Можно, я потрогаю тебя? – говорю я.

Она поднимает темный взгляд сквозь спутанные волосы. Она еще плотнее сжимает губы, и они сморщиваются тугим кольцом вокруг лиловой резины.

– Ага, – говорит она.

Я протягиваю руку и касаюсь полной груди под тонкой тканью. Она подвигается ближе, чтобы мне было удобнее. Сколько лет росла эта грудь? Сколько вообще ей лет? Но в моих прикосновениях нет секса. Я глажу ее и убираю руку. Мне как-то не по себе, ведь это чужие сиськи.

Она продолжает двигаться вверх-вниз. Я словно ступил на движущуюся дорожку и поехал куда-то, в наступающую ночь, отмахиваясь от летящих навстречу жуков, без штанов и с торчащим членом сказочного фиолетового цвета. Двое на улице ждут, когда я вернусь, и я тороплюсь к ним.

Вверх-вниз, вверх-вниз. Без латекса, конечно, было бы лучше. Мы с Леной никогда не делали этого в презервативе. Я обычно сидел, а она устраивалась внизу. Я наклонялся и ловил губами поднимающуюся навстречу макушку. Мне нравилось, как пахла ее голова. Я был таким глупым.

Сказать ей, чтобы она двигалась быстрее? Или медленнее?

Проститутка снова смотрит на меня, наблюдая за моим лицом. Она тоже хочет знать, когда я буду кончать. У нее очень большие глаза, и от этого она кажется наивной и трогательной. Но дешевый макияж, наложенный в полутемной прихожей одной из соседских девятиэтажек, никого не обманет. Даже меня.

Я стараюсь, как могу. Я напрягаю и без того набухший член, у меня аж яйца, должно быть, шевелятся от напряжения. Еще немного, и я наполню перламутровым яичным белком свободный кончик презерватива.

Снаружи ритмично шумят проезжающие машины, словно морской прибой с запахом бензинового выхлопа. Я говорил вам, что в городах по утрам иногда пахнет морем? Когда мы жили вдвоем, я всегда просыпался раньше. И, глядя на исчезающие на солнце тени, однажды обнаружил, что рассвет – это просто закат наоборот.

Я снова трогаю ее грудь, сжимаю, как она несколько минут назад мою мошонку. Ее соски остаются мягкими, есть ли они у нее?

Она чувствует, что я уже скоро. Она старается вовсю, я чувствую, как головка тыкается во что-то мягкое у нее глубоко во рту. Я закрываю глаза и принимаюсь вращать воображаемый порнографический калейдоскоп. Бестелесные влагалища улыбаются мне коралловыми ртами. Огромные ягодицы заслоняют собой полнеба. Сморщенный анус ритмично пульсирует сверхновой звездой.

Сперма движется во мне, снизу вверх и прочь. Я не издаю ни звука. Она понимает, что я кончаю, лишь когда мой член начинает биться у нее во рту. Проститутка смиряет мои конвульсии, равнодушно поглаживая яйца.

– Все, – произносит она.

Точно, вот и все.

Она стаскивает с меня гандон и по-мужски завязывает на нем узелок. Затем приоткрывает дверцу и бросает его в серые сумерки. Я прислушиваюсь к себе, словно теперь внутри должен заработать запущенный мной механизм. Аленушка, прости меня. Я никогда не думал, не гадал, что стану таким странным человеком, каким я стал, но теперь мне интересно узнать, что же это за человек. Я никогда не изменял жене прежде. Я и теперь жалею о том, что случилось.

Она садится и поправляет платье. Я, все так же полулежа, натягиваю штаны, и, спрятав член, задергиваю занавес над ним.

– Спасибо, – говорю я, сам не зная, зачем. Испытанная шлюха пропускает это мимо ушей. Мне не хочется просто встать и выйти из машины, все-таки это моя вторая в жизни женщина. Точнее третья, если считать первую.

– Ты кем была раньше? – спрашиваю я.

– Что? – она достает сигареты из сумки.

– Ну, ты тут давно?

– Год, – она торопливо закуривает, и серые змеи табачного дыма расползаются по жаркому салону. – Я год работаю. А вообще я медсестра.

Сестра милосердия, выходит, ну и дела. Сестра милосердия, ха! Я улыбаюсь чему-то, просто так, чтобы обмануть собственную тоску. Она смотрит на свое отражение в стекле и молчит, а я больше не знаю, о чем ее еще спросить. Теперь я стесняюсь еще больше, чем до минета.

– Ну че? – говорит она. – Кто мне заплатит?

– Они, – я киваю на дверь, – как договаривались.