19 лет

Село длинное, разбросанное, с широкими пустынными улицами — ни палисадников, ни деревьев под окнами. Куда ни глянешь — заборы и заборы, неровные, лишь бы как поставленные. Избы под земляными крышами, со слепыми оконцами. Остановились возле клуба, запустили нас в его тёмное нутро. Зажигаем спички, чтоб осмотреться. Стены сплошь в плакатах с краснолицыми и белозубыми доярками и трактористами, в центре огромная репродукция «Утро нашей Родины»: на фоне рассветного хлебного поля — добродушный, задумчивый, с перекинутым через руку плащом генералиссимус. И столько в нем доброты и участия, что поневоле думаешь — прослышь он о нашем существовании, немедленно освободил бы всех.

Пока же мы, этапники, бродим по клубным коридорам, разминая замерзшие затекшие ноги, понуро молчим. В тюрьме в такую пору разносили чай, а теперь мы сняты с казенного довольствия, должны заботиться о себе сами. Бережливые и прижимистые догрызали мерзлые корки, у кого ничего не было, жадно курили. Наконец, в боковушку прошел молодой парень с красной скатертью под мышкой и зажженной лампой с закопченным стеклом в руке. Вскоре за ним потянулись мужчины в пимах, унтах, белых фетровых бурках, полушубках и коротких дохах. Дмитрий Степанович догадался: «Вот и купцы явились». А когда прошел в белом казённом полушубке капитан с большим портфелем, Кинаш кивнул ему вслед: «И пастух у нас уже есть».

С этим мрачным юмористом мы скитаемся из тюрьмы в тюрьму который месяц, притерлись, привыкли друг к другу, и нам не хочется расставаться. Он спросил, какую профессию я назову на «торгах». «Учитель»,— пожал я плечами. «Ну и пойдешь на ферму быкам хвосты крутить или возить силос. Скажи — столяр. Мы с Вацлавом подучим, выручим, когда надо. А главное, будем вместе, под крышей и в тепле».

Наконец начали вызывать по одному. Выскакивали из боковушки довольно скоро, понурые и растерянные: и кораблестроителей и священников, энергетиков и партийных работников — всех отправляли в колхозы. Ничего другого в районе не было — ни лесопилки, ни кирпичного завода, ни мельницы, ни даже самой примитивной электростанции.

Дмитрий Степанович и Вацлав вышли с «исповеди» обрадованными: их взял председатель артели «Прогресс» в столярку. Принял он и вологодского гончара Мартынова, обрадовавшись возможности открыть гончарный цех, ибо в районе ни горшка, ни миски, ни чашки ни за какие деньги не найдешь. Настал и мой черед. За столом довольно молодой капитан госбезопасности Соков, держится подчёркнуто брезгливо и цинично-развязно. На лавках вдоль стен сидят председатели колхозов, люди с обветренными, огрубевшими лицами, берут нашего брата без особого энтузиазма. Теперь не допрос, теперь «собеседование»: фамилия, имя, отчество, год рождения, специальность. Отвечаю — столяр. «Где работал?» — «На Бобруйском деревообрабатывающем комбинате».— «Разряд?» Вру: «Пятый».— «Ну, кто берет?» Молчание. «Что-то ты уж больно тощой: рот раскроешь, насквозь видать»,— потешается Соков, и «купцы» смеются, угодливо глядя на начальника. Но никто не хватает меня. «Ну-у?» — поторапливает Соков. Наконец светлолицый, хорошо выбритый мужчина спрашивает, умею ли я делать стулья. «Плевое дело,— наглею я.— Любой сделаю». И Василий Иванович Павлик, председатель артели «Прогресс», берет и меня. Я рад, что не разлучили с моими тюремными товарищами. Хотел было идти, но Соков останавливает, заполняет какой-то небольшой бланк, промокает чернила и отдает мне: «Это твой единственный документ. Каждые десять дней будешь отмечаться в сельсовете. Самовольная отлучка с места жительства считается побегом, а за побег — 25 лет каторги. Понятно?.. Ну, если понятно, распишись». Я беру свой «документ», но не ухожу, медлю. «Что еще неясно?» — раздражается капитан. «Хочу спросить, какой у меня срок».— «Никакого сроку нет. Здесь вам и помирать. Можете строиться, забирать семью, если вы нужны ей, а нет — у нас вдов хватает на любой вкус»,— хохотнул Соков, и я вышел.

В коридоре, обрадованный, что будем вместе, Кинаш чиркнул спичку, и я прочитал свой «волчий паспорт»: «Удостоверение выдано ссыльному (фамилия, имя, отчество) в том, что он ограничен в правах передвижения пределами только села Биаза. Начальник райотдела НКВД капитан Соков».