Добавь условия… Скажем, семеро даунов сами напились и привязали себя. Или единственный умалишенный оказался жертвой иерархии, решил покончить с собой? Всё так мелочно… Первобытное, инстинкт, требует спасти большее – сколь бы бездарны они не были! Иначе? Плевать, это детская загадка для либерала! Волен ли ты решать судьбы?
Волен. Реши чужие судьбы… иначе они решат твою.
– Во! – вернулся друг с канистрой бензина. – Пыхнем?
– Пыхнем… И накуримся. И обдолбаемся. Лишь бы умереть скорее и без этой мерзости.
Два мальчика, стоит напомнить – по десять (!!) лет. Почему же всем, родителям и обществу, так плевать на них?
Один умрет в мучениях. Один станет актером багровых сцен, убийцей в мании преследования… Кто поможет? Спасет? Этот мир, мой милый Апокрис, готов умереть.
Окружение вспыхнуло красками, а легкие наполнились ядом. Вот-вот они лопнут, точечно избитые ударами бензола. Где-то в канистре вращается комнатка, преходящая клетками о красных и черных цветах. Зарождается страшный образ трех линий, расчерченных косой полоской. Он выходит из канистры, поднимается в черноту небосвода…
– Большая с завихрениями! – распростер руки Апокрис. – Она так… дышит, колышется и трогает кожу ресничками!
– Конфетки! – упав на лавку, друг начал бить конечностями воздух. – Весь мир из красивых конфеток! Такие… ну, типа… кубики! И всё из них строится, потихонечку!
– А прикинь полицаи?
– А прикинь конфетки?..
Огромный монстр ревет со стороны поселка. Воздух дрожит, его видно. Пятна из чистого света надвинулись над двумя малолетками, стремятся к ним и стараются убить своим визгом: без шума, вместе с тем, взрывая уши и внутренности!
От гальки на дороге отсоединилась аморфная жижа, куполом взросла над обителью старой остановки. Незрима, но легко различима! Движется к покинутым детям, на которых плевать всем и каждому.
– Прикинь? Добрый гриб! – навстречу выбежал друг.
Повозка с лошадьми не успела затормозить, тело единственного понимающего было разбито копытами. Ребра вырвались из грудины, красная лужа растеклась по убитой дороге. Друг улыбается, тянет руки куда-то вверх…
– Прикинь, – задыхаясь собственной кровью, хрипел мальчик. – Он добрый такой… Не как мой папенька. Тот… Бил. Матушка терпела. А добрый гриб такой…
И ответить нечего. Цивилизованный век, всем грамота положена и умение как читать, так ведь и писать. Но вот Он… Убит, счастлив, окончил детские тягости от ударов подков и стука гужевой повозки. Смешно даже. Разве нет? Вы так черствы, мрачны и злы, что не посмеетесь над маленьким шутом? Клоуном, что отправляет последнюю шутку в пустоту холодного воздуха?..
Апокрис затащил труп на лавочку. Закурил папиросу, выдохнул клубы злосчастной судьбы… Друга избивали, называли никчемным, тупым поколением. Стыдились. Говорил папочка –
Говорил отцу дед –
Друг скачет по дороге воображаемым обличьем. Сражается с драконами, злыми персонажами, с владыкой тьмы и ночи… Замерзший, объятый холодом и безразличием, он прыгает по гальке. Апокрис смотрит на последний танец, вдыхает пары бензоата натрия и затягивается искрящимися порошками из самокрутки. Завтра…
Завтра матушка друга, последней живой души, заплачет. Ещё через три дня – похороны. Недоумевать будут родственники, мерзкий жиробас-отец, от чего мальчишка умер? Нормальный же был! Ну не мог он накурить себя и Апокриса, надышаться парами и прыгнуть под копыта!
Апокрис во всем виноват. Кто же ещё? Один лишь он, зло и скверна рода разумного.
Мертвец останется на лавочке бетонной остановки. Спустя день, может, недельку – начнут искать. Есть ли смысл в этом? Мысль умерла. Осталась эхом в трепещущем воздухе. И никого рядом, только Апокрис – сама жестокость.
…возвращение домой. Отец трезвый и это хуже всего! По пьяни он поорет, отключится. Может, бывает такое, стукнет кулаком по темечку. А потом поговорит, что-то интересное о жизни расскажет. Пусть, самое тупое и банальное! Простое и бессмысленное! Но поговорит.
– Ну и где тебя носило? – вышел папенька.
– У меня друг умер…
– Когда уже ты наконец сдохнешь?! – нервно откликнулась матушка.
Маленький братик, не осознанно, смотрел в сторону Апокриса. Вот, та единственная душа… Дух, любящий и требующий!
Апокрис подошел, взял младенца. Нежно качает на руках, молит мертвых Богов о прощении и о том, что бы малютка не видел всего этого. Да, месячному не узреть всего ужаса. Насилия, жестокости… Он увидит заботу, и старший брат заставит несчастное поколение окружить кроху ею! Больше нет никого и ничего, к чему Апокрис испытывал бы любовь.
Акт III – За гранью Страстей