19-ое 812-й год

Он не помнил, как оказался перед зеркалом. Во лбу отражения ещё дымится дырка от шариковой пули. Руки сами сращивают переломы, обрастают когтями и принимают инфернальные черты. Не сам умер? Кто-то убил?

Да, вон трупы. Полицаи… Разодраны в клочья, словно собаки терзали. Пришли интересоваться, куда подевался хозяин театра? Начальник смены? Пара коллекторов и кучка грабителей?

В руках и в сердце проснулась какая-то сила. Ею не должны владеть живые… Словно режиссер наделил для этюда всему городу. Бесовская, пугающая самого обладателя. В груди, кажется, поселились дикие волки – голодные, бешеные, страдающие любой болезнью, которую можно представить. И их нужно выпустить! Вернуть тем, кто завел хищников в душу!

Помимо слуг закона, валяется несколько тел в черных костюмах, с цепями и самодельными дубинками. Им как головы откусили, так ещё на месте сердца зияет рваная дыра.

В сторону детской кроватки смотреть было страшно. Апокрис знал, что ребенок там не дышит. Его отняли, малышка тихо умерла…

«Познавший боль и в агонии без чести?
Узрел актер, сколь свят закон!
Милое дитя глухих известий…
Во нравы мести обратится Он!»

Кукла невесты больше не смущала. Она вела за собой, к выходу из дома. Где желание вернуть все долги переплеталось с чистотой небесной черноты и безмятежностью облаков… Больше ничего не осталось.

«Суэтрий ты, лишь обратившись!
Апокрис, именем звеня
Житейской скорби не лишился
Неси же пламя бытия!»

Сквозь механические движения фарфоровых губ Богиня молвила, манила.

Не смыл грим, оставил слезливую тушь на щеках; как и рог из зеленых лохм о кровянистой челке.

– Приветствую, милый зритель! – с ноги он вышиб дверь, заставив очередного бугая покатиться с крыльца. – Вернуть же долг пора мне, не находишь? Пришел ли ноги мне ломать и дочку зверски линчевать?

– Ты… Апокрис?

– Апокрис Пьер! – шут ударил тростью по виску, вдоль улицы покатилась голова ростовщической приблуды. – Тварь в лазури предрассветной… Крылья ночи пожирая, нрав себе я оглашаю!

Второй и третий коллектор пришли в недоумение. Но Пьер лишь хмыкнул, театрально задрав нос.

– И всё? – вмиг оказался он рядом с одним из линчевателей. – Твой страх… По щекам в поту стекает, о вкусах намекает! Н-да… Сошел ли я с ума иль ринулся во грех печи, где кости догорают?

Из-под зеленого пиджака вырвалась аморфная субстанция с десятком глаз. Сформировалась клыкастой пастью, тут же поглотила руки и ноги гостя.

– Ха! Ха-ха… Наконец-то актер вышел из-за кулис! А ты? Неужели так страшно взглянуть в лик сумасшествия утрат? Ты… – Апокрис вырвал руку последнему, затем просунул ладонь под ребра. – Тщедушная трусость, породившая меня! Я пришел… Карма? Грех? Ахах, Бог ли?! Я, сука, заберу тупое сознание алчущей наживы! Ну же… Отрасти парочку рук. Убей меня!

Вырвались когти и пасти с накрахмаленной рубашки, принялись пожирать остатки несчастных. Окна соседних домов зажмурились испуганными глазами, не желающие принять внутрь концентрат всей социальной злобы. Но Апокрис готов…

Он шагнул со ступеней, поигрывая тростью. Безумец стал нечистью при жизни, отразив сам порядок вещей в мире.

«Не пора ль явить себя, Апокрис?
Милый Пьер, утративший мирское?
Разорвать цепи бренных дней
Убив себя… Окликнешь смертность вскоре?»

Кукла вела его. Прохожие метались по улице, некоторые становились пищей зародившемуся исступлению. Впереди месть, единственно праведный закон – око за око! Но много ли должен Пьер банкам, родственникам, обществу и государству?

Пора вернуть всё! Отдать, накормить жиреющих господ по самую глотку!

Дом ростовщика. Пьер снес двери, голодным волком помчал за испуганной добычей. Кредитор, хныча в углу детской спальни, молит о милости.

– Ты же…

– Должен? Я пришел, мой дражайший господин! – Апокрис опустился на все конечности, острым языком прошелся по следу ужаса. – Верну, резчик купонов… Всё верну и с процентами!

Из кроватки раздался плачь ребенка, заставив всё потустороннее тело беса покрыться рябью и фрактальным искажением.

– Заткнись! – вонзил он коготь в младенческое сердце. – Не могу слышать его… Плачь беззащитного, лишенного любви ребенка… Видишь, что я вернул?! Труп младенца, любимой доченьки… Сука, как тебе? Слезы… Я не убью тебя. Мы же не рассчитались, правильно? Позволь насладиться запахом пота, адреналина… Ах ты тупая сука!..

– Что ты… Что ты за бес?!

Кредитор видел пред собой не заемщика, за чей процент паразитировал долгие годы. Он видел настоящий ужас, пенящийся в слюне и слезах безумия. Апокрис плакал, смеялся, разил когтями дорогие обои и бился кровянистыми отростками о незримые стены реальности. Длинный, увенчанный иглой, язык коснулся сонной артерии ростовщика. Хладный металл собрал соль выделений с шеи, поднялся к мочке уха…