1917, или Дни отчаяния

– Сколько бронемашин захвачено?

– Пять. Но с боезапасом.

– Кто руководит юнкерами?

– В училищах у них свои командиры. А в Инженерном засел Полковников.

– Вы же понимаете, – говорит Троцкий, отхлебывая из стакана давно остывшие остатки чая и морщась от горечи, – что это восстание – не просто так? Это означает, что сегодня с утра нам надо ждать в гости Краснова.

– Ну так его Дыбенко с балтийцами заждался. Хотя по моим сведениям, Лев Давидович, войска Краснова расположения не покидали, стоят как и стояли – в Царском Селе.

– Восстание должно быть подавлено вне зависимости от того, выступит им на помощь Краснов или нет. Причем с максимальной жестокостью. Мы должны показать, что происходит с теми, кто пытается покуситься на советскую власть.

– Это понятно, товарищ Троцкий. Мы с товарищем Муравьевым времени не теряем – наши отряды уже окружили Инженерный замок. Думаю, к утру…

Он замолкает на полуслове.

– Алло! – говорит Троцкий в замолчавшую трубку. – Алло!

– Лев Давидович, – заглядывает в кабинет помощник. – Связи нет.

– Срочно доложите Владимиру Ильичу – в Петрограде началось восстание юнкеров. Пусть не волнуется, сегодня мы его и закончим.

29 октября 1917 года. Раннее утро. Петроград. Владимирское юнкерское училище

Неподалеку от училища останавливается авто. Из него выходят двое военных.

Один из военных – подполковник Муравьев.

Сразу за машиной Муравьева из темноты выныривают грузовики с красноармейцами и солдатами, их больше десятка. Подкатывают, стреляя выхлопом, два броневика.

Полковник достает из кармана шинели белый платок, берет из рук у ближайшего красноармейца винтовку и привязывает платок к штыку.

– Михаил Артемиевич! – пытается остановить его второй военный.

– Руководите выгрузкой, поручик… Я уж как-то сам!

Он поднимает винтовку, чтобы был виден импровизированный белый флаг и выходит на освещенную часть улицы. Останавливается, ждет. Со стороны входа в училище раздается крик: «Не стрелять!»

Муравьев идет к главному входу.

Возле дверей его встречает полковник Куропаткин.

– Здравствуйте полковник, – говорит Муравьев.

– Доброе утро, Михаил Артемиевич.

– Я бы не назвал его добрым.

– Не стану спорить.

– Николай Николаевич, я предлагаю вам сдаться.

– Вот так вот сразу?

– Вот так вот сразу. Разоружите юнкеров, выведите их наружу. Я не могу обещать вам как заговорщику свободу, но ребята не пострадают.

– Вы быстро сделали карьеру у большевиков, Муравьев, – говорит Куропаткин. – И двух дней не прошло, а вы уже в командирах. Удачно сменили масть. Вы же эсер?

– Керенский тоже эсер, – отвечает Муравьев. – И именно поэтому я теперь с большевиками. Они люди действия. Не отвлекайтесь, полковник. Я не буду ходить парламентером дважды. На ваше осуждение мне плевать, у меня свое понимание блага для России. Ни Керенский, ни Краснов Россию не спасут. А вы можете спасти молодые жизни. Решайте, Куропаткин. У вас четверть часа – потом будет штурм.

Муравьев поворачивается, чтобы уйти.

– Михаил Артемиевич, – зовет его Куропаткин. – Я передам своим подопечным ваше предложение. Но боюсь, что для них главнее жизни вещь, которую вы потеряли.

– Это что же я потерял?

– Честь.

Муравьев пожимает плечами и уходит, перехватив винтовку поудобнее. Куропаткин смотрит ему вслед, потом входит внутрь училища.

Внутри все серьезно забаррикадировано. Все окна заложены матрасами, мешками с песком, каждое превращено в бойницу.

Возле ближнего окна лежит со снайперской винтовкой Алексей Смоляков, у него в прицеле идущий прочь Муравьев. Он оглядывается на Куропаткина, но тот качает головой.

– Юнкер Смоляков! Отставить! Он с белым флагом!

Смоляков снова смотрит в прицел. Палец его ложится на курок.

Перекрестье прицела на затылке Муравьева.

– Алексей, – повторяет Куропаткин.

Палец соскальзывает со спускового крючка, так и не нажав на него.

Полковник Куропаткин отворачивается.

– Юнкера! – кричит он. – Ко мне!

На его команду к лестничной клетке сбегаются несколько сотен человек, все не старше 19–20 лет. Головы их торчат в лестничном пролете, Куропаткин сбегает на нижнюю площадку и задирает голову, чтобы видеть всех.

– Юнкера! – повторяет Куропаткин. – Большевики только что предложили нам сдаться. Тем, кто сложит оружие, обещана жизнь. Остальным…

Он молчит несколько секунд, подбирая слова.

– Многим из нас сегодня придется умереть. Я не могу обещать вам победы, но мы попытаемся ее вырвать. Ни я, ни ваши товарищи не осудят тех, кто решит принять условия РВК. Кто решил капитулировать – оставьте патроны товарищам и выходите из училища. У нас на это есть, – он смотрит на часы, – 10 минут.

Юнкера молчат и глядят на Куропаткина – сотни глаз, вся лестница заполнена ими. Никто из юнкеров не трогается с места.

Куропаткин ждет. Тихо. Ни слова, ни звука.

– Спасибо, мальчики… – говорит полковник негромко.

И тут же в полный голос.

– Юнкера! Занять позиции! Пулеметным расчетам – приготовиться.