1917, или Дни отчаяния

– Других у меня всегда было немало, но вторую свою жену – Эббу Хорст – я встретил только в 29-м году. Расстояние? Но мы привыкли к тому, что нас разделяют сотни миль, да разве расстояние – помеха любви? Нет… Дело было в том, что Маргарит была частью прошлого, от которого я отказался. Я не мог вычеркнуть из жизни свое поражение, не вычеркнув ее. Она болела, как старая рана. Как… – он поискал сравнение. – Как болит ампутированная нога. Я писал ей письма: сначала по три в неделю. Потом – по два. Я даже радовался вполне искренне, когда получил известие, что в начале мая 1919-го она разрешилась от бремени мальчиком. Но в глубине души я чувствовал, что моя любовь к ней высыхает… Хиреет с каждой прожитой минутой. Ис-че-за-ет… Оставленный мною в прошлом мир продолжал рушиться: Ленин оправился от ранений и укреплял свою власть в России, белое движение оказалось неспособно на консолидацию сил и обрекло себя на умирание, антибольшевистские настроения сходили на нет. Но все это уже проходило мимо меня и не вызывало никакого трепета. Я работал у Валленберга за зарплату, создавая свою репутацию заново, прервал связь с эмигрантами, чтобы никак не ассоциироваться с русской общиной… Теперь я чаще слал Маргарит чеки на содержание детей, чем письма, хотя… Письма тоже слал. И вот наконец-то в 1922 году, в конце октября, французское посольство известило меня, что мое прошение удовлетворено и виза выдана…

3 ноября 1922 года. Париж. Квартира Маргарит Терещенко

Терещенко сидит один в комнате.

За дверью Маргарит говорит по-французски:

– Пьер, ты сейчас увидишь в гостиной господина. Он сидит в кресле. Ты должен поцеловать его и назвать папой.

Мальчик слушает мать внимательно, у него серьезное выражение лица, высокий, как у отца, лоб и светлые локоны, делающие его похожим на херувима.

Рядом с матерью стоит Мишель, одетая в нарядное платье – худенькая миловидная девочка с умными серыми глазами.

– Пойдемте, дети…

Когда Маргарит с детьми входит в комнату, Мишель встает с кресла и присаживается на корточки.

Мальчик и девочка подходят к нему.

– Здравствуйте, папа, – говорит мальчишка и целует Терещенко в щеку.

– Здравствуйте, папа, – говорит девочка и делает то же самое.

Мишель обнимает детей.

Маргарит смотрит на них, стоя в стороне.

Ночь. Спальня в квартире Маргарит

Терещенко и Маргарит лежат в постели.

– Ты болен? – спрашивает она.

– Нет.

– Тогда, что случилось?

– Не знаю.

– Я уже стара для тебя?

– Не говори глупости…

Она привстает на локте и отвечает:

– Это не глупость, Мишель. Я понимаю, что все время, что мы не виделись, ты не жил монахом, и я не сумасшедшая – требовать это от тебя. Я знала, что время от времени ты позволял себе приключения и во время нашей совместной жизни, но не делала из этого трагедии. Но ты всегда возвращался в мою постель и хотел меня. У мужчин бывают разные обстоятельства, но это не то… Ты не стал импотентом, ты просто не воспринимаешь меня как женщину, как объект желания…

Терещенко берет с прикроватного столика сигареты, закуривает.

– Почему ты не рассказала мне о том, что случилось с тобой в ночь переворота?

– Ах вот оно что… А зачем? Твоя мать сделала это за меня…

– Неважно. Почему ТЫ мне не сказала?

– Что я должна была тебе рассказать?

– Правду.

– Тебе стало легче от правды?

– Не знаю. Но от неправды мне только тяжелее.

– Я не лгала тебе.

– Ты умолчала…

– Да! – восклицает она и тут же снижает тон до шепота. – Да, я умолчала. Я не стала рассказывать, как, услышав крики толпы, которая собиралась тебя растерзать, вышла из шкафа, где пряталась. И как меня целую вечность насиловали. И как своими херами они убили нашего ребенка и чуть не убили меня. Я не должна была больше иметь детей, но Бог дал нам Пьера для спасения нашей семьи.

– Дети ничего не спасают, Маргарит. Дети – это дети, брак – это брак.

– Как ты мудр, Мишель! Что ты хочешь услышать? Подробности?

– Мне не нужны подробности, – говорит Михаил мертвым голосом. – У меня хорошее воображение.

– Так именно поэтому у тебя не стоит? – спрашивает Маргарит с сарказмом. – Я для тебя недостаточно чиста? Недостаточно невинна?

– Не знаю, – отвечает Терещенко. – Не знаю, но быть с тобой выше моих сил. Я не люблю тебя больше, Маргарит. Я хочу развода…

Некоторое время оба молчат.

– Значит, твоя мать все-таки победила…

– При чем тут мать? Это мое решение.

– Ты хоть понимаешь, что предаешь меня? – спрашивает она чуть погодя.

– Наверное, понимаю. Прости.

– Прощать будешь сам себя. Собирайся и уходи.

– Хорошо.

Он встает и начинает одеваться.

– Я обещал завтра погулять с детьми.

– Это и твои дети, Мишель. Я не стану мешать.

– Спасибо.

– Оформляй бумаги, Мишель.

– Я пришлю адвоката, Маргарит.

Терещенко идет к дверям спальни, но оборачивается и снова говорит:

– Прости.

Маргарит уже лежит спиной к нему и даже не поворачивает головы.

23 января 1923 года. Париж. Суд по гражданским спорам департамента Сены

Терещенко со своим адвокатом сидит справа, Маргарит со своим – слева.