1968 год. «Пражская весна»: 50 лет спустя. Очерки истории

Если в первые годы Народной Польши Гомулка уделял максимум внимания достижению оптимального в тех условиях размера территории нашего государства и его быстрой интеграции в новых границах, то во время второго срока его нахождения у власти[679] государственная внешняя политика была направлена на завоевание международного признания нерушимости и неизменности наших западных границ. Такой подход был продиктован прагматичным и ориентированным на перспективу геополитическим мышлением Гомулки, его инстинктивными опасениями возможного объединения Германии (отдельные признаки стремления к этому он с удивительной проницательностью улавливал не только в ФРГ, но и в руководящих кругах ГДР) и восстановлением ее великодержавной позиции, а также отсутствием уверенности в неизменности советской политики в немецком вопросе, что вызывало у него беспокойство по поводу прочности советских гарантий нерушимости польских западных границ.

Постоянно стремясь к позитивному развитию польско-советских отношений, Гомулка одновременно выступал против не прекращавшихся проявлений польско-немецкой враждебности. Он считал, что иная стратегия могла бы побудить немцев обойти Польшу в борьбе за усиление своих международных позиций и найти оптимальные возможности реализовать восточную политику в рамках двухсторонних отношений с СССР. Не исключая такого варианта развития ситуации в Европе, Гомулка стремился защитить польские интересы путем создания системы внешних гарантий неизменности польских западных границ. При этом он учитывал позиции как великих держав, так и обоих немецких государств – не только непосредственно граничившей с нами Германской Демократической Республики, которая признала эти границы в 1950 г., но и Федеративной Республики Германии, упорно ставившей под сомнение их окончательный характер. Гомулка считал, что признание неизменности и нерушимости границы, установленной в Потсдаме, является основным условием польско-немецкого примирения, а абсолютная поддержка со стороны СССР в этом вопросе – краеугольным камнем стабильности добрососедских польско-советских отношений. Реализацию этих двух целей он считал главным признаком эффективности нашей политики.

Между тем в начале 60-х гг. прошлого века, на закате пребывания у власти Никиты Хрущёва, в политике СССР появились неблагоприятные для Польши симптомы. В беседах Гомулки с Хрущёвым я не участвовал, но, присутствуя на встречах другого уровня, мог с легкостью заметить, что, по крайней мере, с начала 1963 г. как в немецком вопросе, так и по некоторым другим международным проблемам стали проявляться расхождения в оценках, а часто и действиях. На официальных встречах и в телефонных разговорах с Хрущёвым Гомулка не раз предпринимал усилия, чтобы изменить первоначальные установки советской стороны, благодаря чему в них удавалось вносить определенные коррективы. Так, советским руководителям пришлось отказаться от намерения включить Монгольскую Народную Республику в ОВД. Не желая выносить противоречия на широкий форум, Гомулка направил Хрущёву письмо, детально аргументируя в нем свои соображения. Хрущёв, однако, не понял благонамеренного жеста польского лидера (в то время такая форма дискуссии не была принята между социалистическими государствами) и воспринял письмо как направленный лично против себя официальный документ.

Гомулка изменил свою установку на ограниченную критику, получив информацию о том, что в беседах с немцами зять Хрущёва – Алексей Аджубей[680] намекал на возможность поставить под вопрос территориальную целостность Польши[681]. Тогда Гомулка обвинил Хрущёва в вероломстве и попытке возобновить старые, уходившие корнями в Рапалло[682] принципы советско-немецкого сотрудничества. Подобные разногласия и конфликты обостряли взаимоотношения двух лидеров и повлияли на подход Хрущёва к экономическому сотрудничеству с Польшей, что привело к ухудшению некоторых условий, на основе которых советская сторона стремилась его развивать.