Читаем 1968 год. «Пражская весна»: 50 лет спустя. Очерки истории полностью

Понятно, что критические оценки и замечания Гомулки не вызывали восторга у советских руководителей. Особенно если учесть, что представители других стран не полемизировали и вообще редко высказывали свое мнение, хотя обсуждавшиеся на совещании вопросы не могли быть им безразличны. Даже если у Брежнева проявлялись поначалу некоторые сомнения, то чем больше уступала чехословацкая сторона, тем более уверенным становился советский руководитель и все меньше обращал внимания на какие-либо возражения и предостережения. На последнем общем ужине после окончания совещания Брежнев вел себя как триумфатор, оценивая достигнутое соглашение практически как свою личную победу. В его тосте также появились новые акценты, которые позднее легли в основу так называемой доктрины Брежнева. У меня было впечатление, что именно тогда советский руководитель почувствовал себя вождем, отвечавшим за судьбу всего сообщества, которое начали называть «социалистическим содружеством».

Некоторые полагают, что «Веслав», поддержав вторжение в Чехословакию, изменил сам себе. Однако такая оценка представляется наивной и свидетельствует о непонимании сущности политики, которая редко предоставляет свободу выбора действий. В то время Гомулка оказался перед дилеммой: протестовать против интервенции во имя благородного принципа невмешательства во внутренние дела другого государства, одновременно загубив возможность солидарных действий европейских социалистических стран в политике по отношению к ФРГ, или поддержать интервенцию, обеспечивая Польше поддержку СССР в ключевом для нас вопросе получения международного признания наших западных границ. Руководствуясь чувством ответственности за судьбу своей страны, Гомулка выбрал второй вариант. Такой выбор противоречил его прежней политике обеспечения суверенности стран-участниц Варшавского договора, но коррелировал с самым на том этапе важным – закреплением новой территориальной конфигурации польского государства и нерушимости его внешних границ. Если рассматривать этот выбор в психологических категориях, то он, очевидно, был для Гомулки драматичным и, без сомнения, стал причиной его личных переживаний. А с точки зрения соображений политики первый вариант, в сущности, не имел смысла: сопротивление «Веслава» не изменило бы судьбы Чехословакии, зато могло стать препятствием для реализации наших национальных планов. Во избежание этого Гомулка был вынужден присоединиться к решению, которое в августе 1968 г. приняли советские руководители. Приписывание же Гомулке некритичного одобрения этого решения или роли инспиратора является ничем иным, как замещением истины, не имеющим оснований вымыслом или сознательным ложным обвинением.

11-16 ноября 1968 г. проходил V съезд ПОРП, в работе которого в качестве гостей приняла участие делегация КПСС во главе с генеральным секретарем ЦК Брежневым. Перед этим меня вызвали в Варшаву, потому что назначили сопровождающим делегации. Я был доволен таким назначением, т. к. многодневный контакт с Брежневым и его ближайшим окружением давал возможность лучше узнать их взгляды, а также сделать более тесными дружеские отношения с некоторыми из них, что крайне важно для дипломатической работы. Полезным было также знакомство с советскими офицерами охраны. Моя внешность стала для них настолько привычной, что в Москве никогда не случалось, чтобы на разных официальных мероприятиях они препятствовали моему общению с кем-либо из советских руководителей.

Во время съезда Гомулка, в отличие от других членов руководства ПОРП, не баловал Брежнева особым вниманием. Ограничившись двумя сугубо протокольными контактами, он не приезжал в резиденцию делегации КПСС на обычные в таких случаях беседы, что, вероятно, раздражало Брежнева. Особенно если учитывать, что специфика съезда не побуждала и других членов нашего руководства напрашиваться на встречу в резиденции советской делегации. Чаще всего случалось так, что я был единственным представителем хозяев, и на мне лежал груз обязанностей занимать гостей за столом и во время прогулок в парке в Лазенках. Впрочем, не стоит преувеличивать мои возможности в этом, тем более что в советской делегации всегда имелись желающие побеседовать со своим лидером. И это были самые интересные, а иногда и очень важные моменты.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 мифов о 1941 годе
10 мифов о 1941 годе

Трагедия 1941 года стала главным козырем «либеральных» ревизионистов, профессиональных обличителей и осквернителей советского прошлого, которые ради достижения своих целей не брезгуют ничем — ни подтасовками, ни передергиванием фактов, ни прямой ложью: в их «сенсационных» сочинениях события сознательно искажаются, потери завышаются многократно, слухи и сплетни выдаются за истину в последней инстанции, антисоветские мифы плодятся, как навозные мухи в выгребной яме…Эта книга — лучшее противоядие от «либеральной» лжи. Ведущий отечественный историк, автор бестселлеров «Берия — лучший менеджер XX века» и «Зачем убили Сталина?», не только опровергает самые злобные и бесстыжие антисоветские мифы, не только выводит на чистую воду кликуш и клеветников, но и предлагает собственную убедительную версию причин и обстоятельств трагедии 1941 года.

Сергей Кремлёв

Публицистика / История / Образование и наука
Дальний остров
Дальний остров

Джонатан Франзен — популярный американский писатель, автор многочисленных книг и эссе. Его роман «Поправки» (2001) имел невероятный успех и завоевал национальную литературную премию «National Book Award» и награду «James Tait Black Memorial Prize». В 2002 году Франзен номинировался на Пулитцеровскую премию. Второй бестселлер Франзена «Свобода» (2011) критики почти единогласно провозгласили первым большим романом XXI века, достойным ответом литературы на вызов 11 сентября и возвращением надежды на то, что жанр романа не умер. Значительное место в творчестве писателя занимают также эссе и мемуары. В книге «Дальний остров» представлены очерки, опубликованные Франзеном в период 2002–2011 гг. Эти тексты — своего рода апология чтения, размышления автора о месте литературы среди ценностей современного общества, а также яркие воспоминания детства и юности.

Джонатан Франзен

Публицистика / Критика / Документальное