1968 год. «Пражская весна»: 50 лет спустя. Очерки истории

В руководстве СССР и его политическом окружении не было единой позиции, касавшейся текущих задач в отношениях с ФРГ и в целом роли ФРГ в менявшейся расстановке сил в мире. Если говорить в самом общем плане, то в вопросе об отношениях с Западом в Советском Союзе сформировались два основных варианта стратегии. Сторонники первого считали, что советская политика должна сосредоточиваться на улучшении отношений с США, самой сильной мировой державой, которая принимает решения о действиях всего Запада. Касательно же ФРГ, приверженцы этого варианта полагали следующее: реальный суверенитет Западной Германии настолько ограничен, что никакие советские усилия не будут иметь существенного влияния на изменение ее геополитического положения. Сторонники второго варианта, которых мы называли пронемецкой фракцией, хотя и отводили взаимодействию с США основное место, но одновременно подчеркивали, что улучшение советско-западногерманских отношений, их расширение будут напрямую служить ослаблению позиции Соединенных Штатов в Европе, в чем видели главное условие изменений в мировой расстановке сил в пользу СССР. Персональная ориентация на какой-либо из двух вариантов была не только не очень ясной, но явно изменчивой, поскольку в значительной степени зависела от взглядов членов высшего руководства, в первую очередь самого Брежнева.

Чехословацкий кризис усилил позиции сторонников обоих вариантов. Те, кто видел возможность решить внешние проблемы и реализовать устремления СССР, развивая отношения с США, приводили в качестве аргумента реакцию Соединенных Штатов на военную интервенцию в Чехословакию, которая показала, что Вашингтон считает сферу советского влияния в Европе незыблемой. Это создает благоприятную исходную позицию для усиления давления на ФРГ с целью формального признания ею реальностей послевоенной Европы. Выступавшие за пронемецкий вариант, однако, утверждали, что после чехословацких событий Советский Союз будет в течение длительного времени подвергаться обструкции со стороны западных государств, и это весьма затруднит реализацию его планов во внутренней и внешней политике. Самый простой и быстрый способ переломить данную ситуацию, считали они, – кардинально улучшить отношения с ФРГ, используя нараставшее в стране разочарование слабой результативностью американской внешней политики и ее непригодностью для достижения немцами своих национальных целей. Срочное заключение предлагавшегося с 1967 г. властями ФРГ соглашения о неприменении силы рассматривалось как инструмент, способный оживить в стране надежду на большую уступчивость СССР в отношении других немецких намерений.

Леонид Брежнев, ориентированный на вопросы текущей политики, редко бывал заинтересован в далеко идущих планах и, что более важно, не любил трудных ситуаций. Он предпочитал такие решения (в том числе в отношениях, особенно экономических, с Польшей), которые сулили ему быстрый успех и при этом не затушевывали его имидж примирителя сторон и одновременно эффективного политика. Поэтому он предпочитал слушать тех советников, которые рисовали перед ним картину быстрого преодоления возникших из-за чехословацкого кризиса международных проблем, роста его личного авторитета и советского влияния в мире путем улучшения отношений с ФРГ. Брежнев в связи с этим считал перспективным заключение соглашения с Бонном о неприменении силы, причем как можно скорее, избегая проблемных вопросов, которые могут помешать осуществлению намеченной цели.

Гомулка с горечью воспринимал сигналы, свидетельствовавшие об изменении позиции советской стороны. Как-то в узком кругу самых близких ему людей отметил, что подход Брежнева сблизился с позицией руководства польской католической церкви, выраженной в послании немецким епископам[710]. «Если так пойдет дальше, – добавил он иронично, – то нельзя исключить ситуации, когда советские власти обратятся к немцам с посланием, что они прощают им их прегрешения и просят простить их самих. Однако политическое значение такой советской декларации было бы более опасным, потому что к посланию наших епископов, несмотря на его однозначность, можно относиться как к религиозному документу». Тогда-то я мысленно припомнил, что похожие соображения, но с точностью до наоборот, Гомулка высказал в тот момент, когда письмо руководства костела в Польше было передано немецким епископам. Он заметил тогда, что позиция руководства епископата больше совпадает со взглядами советской стороны, чем с точкой зрения польских властей, т. к. мы считаем, говорил Гомулка, что примирение с ФРГ невозможно без признания наших западных границ, советским же руководителям такое признание в лучшем случае может быть абсолютно безразлично.