1968 год. «Пражская весна»: 50 лет спустя. Очерки истории

В обществе чувствовалось какое-то «ослабление гаек»; еще недавно, в 1959 г., в Педагогическом институте русского языка имени М. Горького я был вынужден долго объяснять в отделе кадров, что не являюсь «врагом народа», затем я был снят с поста секретаря молодежной организации, был отложен и мой прием в члены партии (тогда я был кандидатом). И все это из-за того, что в 1956 г., будучи студентом МГУ, я на общем собрании румынского землячества в Москве сказал, что компартия Румынии допустила ошибки в процессе коллективизации сельского хозяйства, в результате чего незаслуженно пострадали многие кулаки; я также утверждал, что хорошая русская советская литература была написана не только благодаря методу социалистического реализма (приводил в качестве примера прозу Паустовского) и т. д.

Большим ударом для румынских русистов явилось упразднение в 1963 г. вышеназванного бухарестского института русского языка, точнее, его слияние со славянским отделением филфака Бухарестского университета и образование Института иностранных языков и литератур (вскоре он стал факультетом) при том же университете. Сократилось число студентов, принимаемых на I курс русского отделения (всего 20 человек, а раньше только Институт имени М. Горького принимал по 200). Естественно, за этим последовала первая волна сокращения преподавательского состава. В первой половине 1968 г. готовилось продолжение этой акции. Помню как сейчас, что мне предлагали пост директора Дома культуры студентов, на что, понятно, я не согласился. На партийном собрании высказался в том духе, что если не можете обеспечить работу по специальности, дайте возможность уехать из страны, и мы найдем себе работу на чужбине… Все-таки спустя несколько дней после знаменательного митинга пыл Чаушеску в реорганизации румынской русистики немного поостыл, и я, как и некоторые мои коллеги, остался на своей кафедре. Часто задаю себе риторический вопрос: не будь митинга 21 августа 1968 г. и последующих шагов Чаушеску, как сложилась бы моя жизнь преподавателя, горячо любящего русский язык и литературу?! Чего все-таки добился румынский руководитель? Устранения преподавания русского языка как иностранного из всей сети среднего образования? Все учителя русского языка вынуждены были переквалифицироваться быстрыми темпами; да и сегодня русский язык, правда, преподается – и то слава Богу! – но в основном как родной язык в местах компактного проживания русских липован.

1968-й был годом многих потрясений в Европе, но он был также годом, когда Чехословакия дважды принимала официальных гостей из Румынии: сначала возглавляемую Николае Чаушеску партийную делегацию на праздновании 20-й годовщины победы коммунистического режима в феврале 1948 г., а потом партийно-государственную делегацию во главе с тем же Чаушеску. В середине августа она прибыла для подписания нового Договора о сотрудничестве и взаимной помощи. Визит состоялся практически накануне интервенции в Чехословакию.

Вершиной проявления искренней любви румын к чехословацкому народу навсегда останется в истории грандиозный митинг 21 августа, о котором, кстати, все СМИ пяти стран Варшавского договора, участвовавших в агрессии, не обмолвились ни словом. О положении в оккупированной Чехословакии население Румынии узнавало от аккредитованных в Праге корреспондентов и от чехословацких гостей, прибывавших в Румынию, в том числе и от преподавателей, приехавших в Бухарестский университет в рамках культурно-образовательного обмена между двумя странами. Интересны и наблюдения профессора Бухарестского университета и директора издательства «Универс» (там я напечатал в 1987 г. переведенный на румынский язык сборник стихов Булата Окуджавы) Ромула Мунтяну, находившегося в течение нескольких дней в Праге вместе с писателем Константином Кирицэ: «Чехословакия не обеднела во время советской оккупации. У людей все было и в городах, и в селах. Прага осталась тем же очаровательным городом со своими уютными пивными. Лишь наши собеседники были немного более грустными, чем до 1968-го. Профессора были исключены из университета, а писателями стали „люди труда“ с сомнительным талантом, рекрутированные из заводских литературных кружков, или идеологи-критики… Создавать литературу начали самозванцы. Помню, какие усилия приложили пражские власти, чтобы мы напечатали книгу какого-то министра внутренних дел, который писал посредственные репортажи. Тогда было хуже у них, чем у нас»[748].