Вскоре дело перешло в практическую плоскость: при Совете министров НРБ была создана специальная комиссия по внедрению новой системы, болгарские специалисты постоянно выезжали в Великобританию, Францию, Бельгию, ФРГ для изучения организации и функционирования трестов[341]
. В Москве подобная инициатива была воспринята спокойно, поскольку и здесь болгары следовали советскому опыту. Во время Всемирной выставки Экспо 58 в Брюсселе по предложению Хрущёва туда направлялись большие группы специалистов различного профиля, в том числе и практиков – организаторов производства. Цель «брюссельского семинара», как тогда называли эти поездки в руководящих структурах, была ясна – ознакомление с современными технологиями с целью их последующего применения в Советском Союзе[342].Вместе с тем советское руководство с критическим вниманием отнеслось к реформаторским усилиям Софии. Причиной явились опасения Хрущёва, что болгары вступят на путь «югославских ревизионистов»[343]
. Известные основания для этого имелись: в Софии, действительно, не обходили своим вниманием югославский опыт, сконцентрировавшийся позднее в «общественно-экономической реформе 1965 года».Похоже, что в тот момент в Москве не связали болгарские реформаторские тенденции с чехословацкими. А для самих болгар преобразования в Чехословакии стали своеобразной точкой отсчета. Показательно, что эйфория, охватившая сторонников реформы в Болгарии, проявилась в ее оценке как «более продвинутой», нежели чехословацкая[344]
. Однако западные эксперты посчитали ее явно завышенной. Сравнивая реформы в Болгарии, СССР и других странах «социалистического лагеря», они отдавали безусловный приоритет венграм, чехам и даже полякам, хотя уже к концу 1950-х гг. начатые правительством Гомулки после событий 1956 г. реформы в экономике (роспуск кооперативов, допущение ограниченной частной инициативы, участие рабочих в управлении предприятиями и пр.) были в результате сопротивления партаппарата значительно снивелированы. Болгарская реформа характеризовалась, по сравнению с указанными странами «социалистического лагеря», как более ограниченная, но вместе с тем как более развернутая, нежели в советской практике[345]. Реагируя на начавшийся в июле 1966 г. по постановлению болгарского правительства переход к разработке нормативных актов по непосредственному руководству отдельными звеньями экономики, немецкий католический еженедельник «Deutsche Tagespost» положительно оценил «более гибкое [нежели прежде] руководство экономикой». Но одновременно критически отозвался о приверженности болгарских реформаторов тотальному планированию и нежелании ограничить монополию партии в политике и экономике[346]. Сам Живков подчеркивал, что не видит принципиальной разницы между болгарским и чехословацким вариантами реформы и что в Польше, Венгрии и ГДР проявляют интерес к начинаниям болгар[347]. Несмотря на возникшее в руководящих структурах противостояние «рыночников» и «централистов», к началу 1967 г. при поддержке Живкова новая система охватывала уже? промышленных предприятий страны.В Чехословакии тем временем политическая обстановка постепенно осложнялась. Интересно посмотреть на нее глазами болгарских наблюдателей. По указанию Министерства иностранных дел Болгарии и ЦК БКП болгарские дипломаты внимательно отслеживали происходившие в стране перемены. Начиная с декабря 1967 г. шифртелеграммы посла в Праге Стайко Неделчева адресовались непосредственно Живкову. Объяснялось это нараставшими противоречиями в руководстве КПЧ и усилением критических настроений против Антонина Новотного, проявившихся на октябрьском и декабрьском пленумах ЦК, последовавшим за пленумами «неожиданным» визитом Брежнева в Прагу (декабрь 1967 г.)[348]
. (Он состоялся по приглашению Новотного «отдохнуть и поохотиться», но в надежде, что советский лидер примирит «либералов» и «консерваторов», однако тот роль «миротворца» на себя не взял. Объективно брежневская позиция «над схваткой» развязывала руки политическим оппонентам Новотного.)Документы свидетельствуют о значительном разбросе оценок в поступавшей в то время в Софию информации из Праги: наблюдатели сообщали и об «интересных процессах» в стране, и о перспективе «определенных трудностей», и о «нездоровых настроениях» в руководстве. В целом, однако, постепенно верх начинали брать опасения последствий политических преобразований в «братской стране» для Болгарии, тревога в связи с «ревизией» незыблемого постулата о руководящей роли компартии, намерениями руководителей КПЧ усилить роль парламента, критикой совмещения высших партийных и государственных постов и особенно фактической ликвидацией цензуры и реализацией требования свободы печати. Характерно, что при этом болгарские дипломаты в своих донесениях, как правило, старались обходить факты, подтверждавшие широкую поддержку в обществе, прежде всего среди чехословацкой интеллигенции, представлений о гуманном и демократическом социализме[349]
.